Она шла, и ей чудилось, что физический механизм запускает механизм душевный. В этом простом краю зеленых пустошей и штормов к Луизе вернулось ощущение, которое она часто испытывала в горах: тело и дух – единое целое. Каждый шаг по дорожной грязи, каждый отвоеванный у ветра вдох неприметно стимулирует сознание. Она будто очищала свой разум от ржавчины, сравнивая себя с инструментами, которые они с Людовиком с таким трудом приводили в порядок, чтобы отремонтировать вельбот. Если сидишь без движения в комнате, то и мысли чахнут, скукоживаются. Нейроны мозга оживали одновременно с движениями мышц.
Она испытывала бесконечное облегчение от того, что больше не надо бороться с собственными мыслями. С прогулки возвращалась довольная, глаза щипало от ветра, но на душе с каждым разом было все спокойнее.
Как-то, воспользовавшись тем, что небо прояснилось, она решила добраться до другого конца острова. Мистер Теренс любезно отвез ее за тридцать пять километров, к Крейгхаусу и знаменитому Корриврекану – узкому проливу, отделяющему остров Джура от расположенного к северу от него острова Скарба.
– Идите дальше по этой тропинке, минут за сорок пять дойдете до старой фермы, до Барнхилла, затем сверните в ланды к северу. Берегитесь, как бы шквал не сбросил вас со скалы. Сейчас у меня много дел, а часам к четырем я за вами вернусь.
Узкий пролив с одной стороны открыт атлантическим волнам, с другой принимает в себя воды больших прибрежных озер, и в нем всегда сильнейшее, до девяти узлов, течение. В довершение ко всему расположенный на самой середине пролива островок делает его еще более узким, а водоворот – еще более яростным. Даже в тихую погоду кажется, будто кипят огромные котлы. Тип из информационно-туристической службы не соврал.
Сегодня дул резкий западный ветер, а течение ему противостояло, они сражались без передышки. Море металось, не понимая, кого из хозяев слушаться – ветра или течения. Волны обрушивались со всех сторон, гейзерами взмывали вверх, окатывали одинокую тридцатиметровую скалу, перехлестывая через нее, как будто играли в чехарду. Океанская вода меняла цвет от серого до прозрачно-зеленого, на поверхности сбивалась желтоватая пена. Когда из-за облаков проглядывало солнце, в водяной пыли играли десятки радуг. Здесь царило ощущение первобытной свирепости, грубой силы, которой не дает покоя толпа демонов. Вода грозно шумела, бешено ревела, свистела, выла, исходила пеной от ярости, словно опаздывала на важную встречу.
Временами этот грохот вызывал у Луизы почти благоговение. Как и на Стромнессе, природа всегда одерживала верх. Она видела, как во встречном течении у скал листья и ветки сплетались в маленькие островки. Их бросало из стороны в сторону, и едва они прибивались к берегу, как волна срывала их с места и снова гнала в сражение. Луиза готова была усмотреть в этом аллегорию последних нескольких месяцев своей жизни. Она сама была такой щепкой, покорной обстоятельствам, неспособной пристать к берегу. Она мечтала снова оказаться в спокойных водах, мечтала о тихом течении однообразных будней, которое несло бы ее вместе с другими такими же. И внезапно банальность этого сравнения ее рассмешила. Она смеялась над собой, смеялась искренне, безудержно, такого с ней не случалось с того первого вечера в «Хилтоне». Это было так давно. Впрочем, смеялась она не совсем так, как тогда. Тот смех был нервным, принужденным, напряженным, сегодня она смеялась свободно и с облегчением. Потому что теперь-то она как раз не была в гуще сражения. Она стояла на берегу, она была в безопасности, и все это – только представление.
Она уже не спала по пятнадцать часов в сутки. Надо было чем-то себя занять, и Луиза брала в гостиной книги, распадающиеся на части карманные издания. «Джен Эйр», «Таинственный остров», все, что попадется под руку, выбор в гостинице был скудный. Вспомнив свое подростковое увлечение, пробовала рисовать карандашом в дешевом альбоме, который мистер Теренс нашел для нее в своих запасах, бродила с этим альбомом по ландам. Здесь обходишься тем, что есть, или перебиваешься в ожидании судна, которое привезет заказанное с острова Айлей или с континента.
Эта скудость была во благо. Незачем ломать голову, достаточно принимать то, что приходит, отдаться течению повседневности.
Она все чаще приходила поболтать с миссис Теренс, которая грела у рдевшего поддельным огнем электрокамина ревматические суставы.
Славная женщина очень гордилась тем, что Джордж Оруэлл писал здесь «1984». До того как купить дом, он провел несколько недель в гостинице. Заведение тогда держали ее мать и отчим. Она помнила этого сумрачного человека с длинным худым лицом и печальными глазами, который даже ей, маленькой девочке, не улыбался. Ничего удивительного нет в том, что он написал такую ужасную книгу, – когда она доросла до того, чтобы ее прочитать, ей потом кошмары снились.
«Несчастный безутешный вдовец», – говорила ее мать.
Луиза сочувствовала горю этого человека, который, как и она сама, искал здесь покоя.
У миссис Теренс явно появились свои соображения насчет Луизы, она делала намеки: «Дети?.. А на Рождество вы вернетесь домой?»
Хозяйка была убеждена, что молодая женщина залечивает на острове сердечные раны.
И правда – вот уже и Рождество. Луиза встречала его в гостинице, и ее, единственную постоялицу, пригласили разделить с хозяевами жареного дикого гуся – необыкновенно вкусного – и не очень удавшийся пудинг. Между Рождеством и Новым годом валил снег. Она продолжала свои прогулки, обувшись в высокие сапоги, которыми тоже снабдил ее мистер Теренс.
– Это сапоги моей невестки. Надо вам сказать, дети зимой теперь никогда сюда не приезжают, Балеарские острова им нравятся больше!
Никаких развлечений в этой затерянной деревне не было, разве что в пять часов заходили выпить после работы люди с расположенного напротив гостиницы винокуренного завода. Только мужчины, четверка холостяков, а по пятницам – два пожилых бригадира и счетовод. Луиза завидовала их простому и, казалось бы, однообразному общению. Кружка пива, за ней вторая, разговоры о том, как прошел рабочий день, о каких-то деревенских событиях, недовольство «этими в Лондоне», обещания голосовать за независимых – и все с этим акцентом, из-за которого половины слов не разобрать. Поскольку Луиза обычно как раз в это время возвращалась с прогулки, ее иногда втягивали в разговор.
– Ну что, барышня, продвигается ваша книга? Надо бы вам в следующий раз, как прояснится, прогуляться в сторону мыса Фенеара, там можно увидеть оленей…
Большего от нее никто не требовал, она заняла свое место в пейзаже, она – «французская писательница». Никому не было дела до того, откуда она приехала, что пережила, о чем пишет.
Один из них, Эд, поглядывал на нее с интересом, а как-то раз предложил в субботу прокатиться с ним на мотоцикле до винокурни. Но Луиза еще не готова была завязывать отношения, даже поверхностные. И все же она и в этом плане начала выздоравливать. Как-то ночью перед сном она положила одну руку себе на грудь, а вторая робко, осторожно пробралась между ног, и в конце концов Луиза испытала наслаждение. Чисто физическое, но это ее успокоило – она приходит в норму.
