Так, во всяком случае, все обстояло первые пару семестров. Когда же оно пошло не так? Когда мы сообразили – предположительно, много позже того, когда это произошло, – что превратились всего-навсего в привычку друг для друга, что свежесть и восхищение, какие мы воспринимали как должное, стерлись до простой терпимости? Превратились в нечто вроде ленивой фамильярности вообще-то, что гораздо хуже безразличия. Не могу даже вспомнить, кто из нас предложил прекратить помолвку, а помню лишь (и это видится мне странным с такого-то расстояния), что в тот вечер мы были гораздо нежнее друг к другу, чем с нами случалось много месяцев. После же этого – только постепенное отплывание друг от друга. Может, она встречалась с кем-то другим, а может, считала, что это у меня так. Я вернулся в Лидс на свой второй курс, время от времени и дальше писал ей, мы даже пару раз виделись на выходных. Какое-то время друг о друге вообще толком не думали.
Последний раз, когда я на самом деле с нею разговаривал, случился в те выходные, когда я приехал в Шеффилд попрощаться с родителями. Мы снова отправились на нашу прогулку, хотя утро стояло серое и туманное, и, когда сидели у речки и ели сэндвичи, что нам приготовила мама Стейси, я сказал ей:
– Я решил бросить учебу.
– Я знаю, – сказала она.
– Кто тебе сказал?
– Дерек. Ты едешь в Лондон и станешь там музыкантом.
– Тебя удивляет?
– Нет. Я так и думала.
Я повернулся к ней и сказал, искренне, пока она жевала сэндвич с яйцом под майонезом:
– Я просто подумал, что если не попробую сейчас, то, возможно, слишком с этим запоздаю. То есть к химии-то я всегда смогу вернуться, а.
Она меня перебила:
– Тебе не нужно передо мной оправдываться, Билл. Я же знаю, что ты за человек. Мне кажется, это хорошо.
Я улыбнулся, благодарный ей, и не стал больше ничего объяснять.
– Тебе есть где жить?
– Тони – мой преподаватель фортепиано – он сейчас там. У его свояченицы есть квартира, для начала сгодится и так.
– Когда едешь?
– Скоро. Где-нибудь на следующей неделе.
Стейси сказала:
– Дай мне знать когда. Будь так добр, а? Ты отсюда поедешь?
– Да.
– Я с работы отпрошусь. Приду тебя проводить на вокзал.
– Не глупи, этого вовсе не нужно.
– А я хочу. По-моему, это важно.
И так она оказалась на вокзале тем утром, вместе с моей матерью. Толком поговорить нам не удалось – в таких обстоятельствах это редко получается, – и я не очень-то помню, что мы говорили; но удивлюсь, если она не выбрала миг, чтобы отвести меня в сторонку и сказать – улыбнувшись, конечно: «На телефон забил-де, Билл».
После приезда в Лондон я не позвонил ей ни разу.
* * *
Стейси полностью затмила собой Мэделин; и это как-то странно. Но еще страннее мысль о том, что, хотя бы на время, их обеих затмила собой Карла и тот цельный хрустальный образ, что сложился у меня от ее голоса, взрезавшего собой полутишь лондонской ночи. Я просто не мог дождаться, когда смогу вечером добраться до «Белого козла» и сообщить ей об этом. По пути я заглянул в гамбургерную, проглотил какой-то пищи и заявился в паб вскоре после шести часов.
К несчастью, я забыл, как людно там может быть, раз у нас вечер пятницы. Карлу из-за стойки не отпускали клиенты: перед ней выстроился целый ряд мужских лиц, все размахивали деньгами и рявкали свои заказы, и с ней, хоть она и кивнула мне дружелюбно: привет, мол, – когда я попросил себе первую выпивку, – удалось перекинуться словом, только когда я подошел за вторым стаканом. Но даже так вокруг теснилась толпа, и внимание мне она уделяла не целиком.
– Можем поговорить? – громким шепотом спросил я.
– Конечно, – ответила она.
– В смысле – мне нужно вам кое-что сказать.
– Подождет?
– Ну… наверное, когда здесь чуточку утихнет.
Она покачала головой:
– В пятницу тут так весь вечер. А в чем дело, что-то личное?
– Ну да, в некотором.
Тут какой-то тип в костюме и с пачкой десятифунтовых купюр в руке меня перебил и принялся заказывать лагеров пятнадцать. Покуда Карла их наливала, я протиснулся за ней следом вдоль стойки и сказал:
– Это про вчерашний вечер.
– Вот как?
Я помолчал и тихо объявил:
– Я вас слышал.
– В смысле? – сказала она, не отрываясь от работы.
– В том смысле, что я там был. У вас под окном, вчера вечером.
Она уставилась на меня:
– Вы это о чем?
– Это было совершенно прекрасно. Я никогда ничего подобного не слышал.
– И несколько пакетиков жареных заодно, милая, – крикнул клиент. – И пачку «Хэмлетов»
[68].
– Вы извращенец какой-то, что ли, я не пойму? – сказала она.
– Не говорите глупостей. Я за вами не следил, ничего такого. Просто вчера вечером мне хотелось с вами поговорить, но я услышал, как вы поете, и стало ни к чему. Я просто послушал, а потом опять ушел.
– Слушайте. – Она бросила краны и посмотрела мне прямо в лицо через стойку. – К вашему сведению – не то чтоб это вас как-то касалось, – я вчера вечером вернулась домой только в два часа ночи. Я была в гостях у друзей. Поэтому я не понимаю, что вообще за ересь вы несете. – Она повернулась к клиенту: – Сколько пакетиков, вы сказали?
– Четыре сойдет. Спасибо.
– В смысле – вы же даже не знаете, где я живу.
– Знаю. Вы мне сами сказали, что прямо напротив, над видеолавкой.
Она сходила за орешками, а когда вернулась, я продолжил:
– Я стоял у вас под окном – оно было открыто, – и там пела женщина. Шотландка, и пела она шотландскую песню. – И тут я озвучил ужасный вопрос: – Это же вы были, так?
Клиент ей заплатил, она взяла у него деньги и, не успев отойти к кассе, раздраженно ответила:
– Это квартира под моей. Там пара каких-то хиппи живет. Вечно надираются и включают свои чертовы народные песни на всю катушку. Весь дом провонял настоящим элем и самокрутками. Вы тут мне только двенадцать дали, – добавила она человеку в костюме.
– Простите.
Он вручил ей недостающие деньги, а я стоял, ощущая себя настолько дурацки, как мне уже давно не было.
– Вам обязательно у стойки нужно? – спросила она. – Мне так труднее других обслуживать.
В углу был один свободный столик, поэтому я пошел туда и сел за него. Если б я не договорился встретиться здесь с Хэрри, сразу бы выбежал вон из паба. Но я не только дал маху перед Карлой – это и само по себе скверно, – но на самом деле меня шокировало то, в каком теперь свете выглядело мое вчерашнее поведение. Неужели моя верность Мэделин действительно так хила? У нас с ней случилась всего одна маленькая размолвка – первая настоящая ссора за много месяцев, – а я, вместо того чтобы пойти за ней и попытаться все уладить, поперся куда-то один, исполненный жалости к себе, напился, у Сэмсона повел себя идиотски, а затем отправился подслушивать у дома другой женщины, с кем едва знаком, но к которой чувствовал, судя по последнему разу, когда мы виделись, смутное физическое влечение. Убожество. Неудивительно, что Мэделин на меня разозлилась. Так или иначе, мне придется снова с нею встретиться и постараться изо всех сил: какой-нибудь жест – подарок, быть может, – вычурный, но искренний, и это убедит Мэделин раз и навсегда, что я отношусь к ней всерьез.
