Я двинулся за ней, и она отперла дверь йельским ключом, который выглядел до нелепости маленьким и хилым для такой задачи. К двери вели три ступеньки; я стоял на второй, а она – на третьей, отчего выглядела гораздо выше меня. Когда дверь открылась, я заметил за ней темный вестибюль. Мэделин на мгновенье скрылась – я слышал, как ее каблуки цокают по, судя по звуку, мраморному полу, – и тут зажегся свет.
– Господи боже мой… – сказал я.
Пока я заглядывал внутрь, даже не пытаясь скрыть изумления и трепета, она подняла конверт, который, должно быть, кто-то сунул в почтовую щель. Вскрыла его и прочла письмо.
– Это записка от Пирса, – сказала она. – Он в итоге все-таки пришел. Как глупо с его стороны.
Я стоял там как идиот и ничего не говорил.
– Ну, – сказала Мэделин, – дальше вам нельзя. – Она полуотвернулась. – Спокойной ночи.
– Послушайте. – Забывшись, я коснулся ее руки. Серые глаза вопросительно взглянули на меня. – Мне бы хотелось увидеть вас еще.
– У вас есть ручка?
У меня в кармане куртки лежал дешевый пластмассовый пастик. Она взяла его и на передней стороне конверта записала номер телефона под словом «Мэделин», которое там вывел ее друг. Конверт затем отдала мне:
– Вот. Можете мне позвонить. В любое время – днем или ночью. Как хочешь.
Сказав это, она мягко закрыла дверь у меня перед носом.
* * *
У Сэмсона было не очень людно – должно быть, публику погода отпугнула, – и перед нами встал выбор: сесть там, где едят, или там, где пьют.
– Проголодалась? – спросил я. – Или просто выпьешь?
– Как хочешь.
Я вздохнул.
– Ну, ты сегодня вечером ела?
– Нет.
– Значит, наверняка голодная.
– Да не очень. Ты разве не хочешь подсесть к своему другу?
Пианино стояло в той части, где пьют, но близко от открытой двери в ресторан, чтобы едоки тоже могли слушать музыку. Тони играл спиной к нам и пока не заметил, как мы пришли.
– Неважно, где мы сядем, – сказал я.
– Я думала, в этом весь смысл нашего прихода.
– Мы пришли, потому что сюда приятно ходить. Я даже не знал, что он сегодня здесь будет.
Должно быть, я повысил голос, поскольку Тони меня услышал, обернулся и помахал левой рукой – другая продолжала симпатичное маленькое арпеджио в фа-диез миноре.
– Давай пройдем, – сказал я, показывая на ресторан.
– Я не хочу сидеть и смотреть, как ты ешь, – сказала Мэделин.
– Сама ничего не будешь?
– Да нет.
– Ну так чего ж ты так не сказала? Ладно, хорошо, просто выпьем.
– Но ты же голодный.
– Да господи боже мой.
Я сел за ближайший столик и взялся просматривать винную карту.
Она села рядом и сказала, выскальзывая из пальто:
– Ты трудный, Уильям.
У меня в уме всплыла песенка:
Временами я бы мог ее убить
Но не хотелось, чтоб с ней что-то случилось.
Я знаю, знаю, это не шутка
[16]
– Привет юным влюбленным, – сказал Тони.
Мы принялись за вино – славную холодную бутылку «Фраскати», – а он теперь стоял над нами, сияя нам сверху вниз, ждал приглашения.
– Есть пара минут? – спросил я, жестом показывая на стул.
– Спасибо.
Мы попросили третий бокал.
– Хорошая версия, – сказал я.
– В смысле – Коул Портер?
[17] Да, я решил попробовать в другой тональности. В «ля» раньше никогда не играл. Так она солнечней звучит отчего-то. Ну. – Он щедро налил себе. – Как оно все движется?
Я надеялся, что он заговорит с Мэделин, но вопрос его был, очевидно, адресован мне, и я уже понимал, что мы сейчас пустимся говорить о музыке, а ее из беседы исключат.
– Ну, мы в последнее время не очень много репетировали, – сказал я. – Завтра будет впервые за неделю с лишним. Мы от последнего выступления отходили. Крутовато пришлось.
– Да, ты об этом упоминал.
– Я с Честером переговорил. Он очень извинялся, сказал, что больше не будет нас в такие места вписывать.
– Так а Мартин что? Повязки уже сняли?
– Да, пару дней назад, судя по всему. Теперь уже гитару почти может держать.
– Жуть.
– Ну, сам же понимаешь – учимся на собственном опыте. Теперь-то знаем, что не стоит играть там, где у винного официанта на костяшках набито «ценю» и «убью».
Тони прокурорски улыбнулся, словно набрал еще одно очко в длительном споре.
– Ну, вот тебе и рок-музыка, а? Ни на одном моем выступлении ничего подобного никогда не случалось. А тебе удалось тем временем разучить какую-нибудь настоящую музыку?
– Я пробовал кое-что из тех, что ты мне выписал. И собирался спросить – мне кажется, ты в одном месте ошибся при переписке. Три такта от конца «Все, что ты есть»
[18] – ты имел в виду си-бемоль минор, так, не мажор?
– Верно. Там прямая последовательность аккордов два-пять-один. А я что, написал «мажор»?
Мэделин встала и произнесла:
– Вы меня не извините? Дамская комната внизу, верно?
– Ну да.
Мы с Тони немного посидели в смущенном молчании.
– Мне кажется, она себя чувствует исключенной из разговора, когда мы начинаем о музыке, – пояснил я. – Может, надо попробовать вести более общую беседу.
– Это разве не проблема?
– Что именно?
– В смысле – ты встречаешься с человеком, которому неинтересно то, чем ты занимаешься?
– Ей интересно. Мэделин нравится музыка – всякая музыка. Например, она слушает много всякого церковного.
– Ну еще бы. – Тони подлил мне еще вина. – Так у вас с ней по-прежнему все в норме, да?
Наверное, мне теперь стоит пояснить, что с Тони мы знакомы несколько лет. Вообще-то он был самым первым моим преподавателем фортепиано. Когда я еще жил в Лидсе, получал степень по химии, с которой потом соскочил, он писал диссер, а дополнительные деньги зарабатывал уроками джазового фортепиано. У него уже тогда была небольшая семья: жена Джудит и маленький сын Бен, пяти лет в те поры. Я с ними довольно скоро познакомился, потому что начал ходить к нему на частные уроки. Жили они в маленьком террасном доме в районе Раундхей – очень славное местечко с фортепиано и садиком, даже сельский вид какой-то от них открывался, поэтому часть удовольствия от приездов к ним была в том, чтобы повидаться со всей семьей и, может, потом вместе поужинать. Джудит, казалось, нравилось, что я у них гощу, я так и не смог постичь, из-за чего. К студенческой жизни я почему-то так и не пристрастился – все эти грустные мужчины, что заваривают себе «быструю лапшу» в убогих коммунальных кухнях, а потом уносят ее в свои комнаты и едят перед «Доктором Кто»
[19] в портативных черно-белых телевизорах, – и, бывало, смаковал эти спокойные семейные вечера у Тони, с хорошей едой и бутылками красного вина, а фоном играет Монк, или Бен Уэбстер, или Мингус
[20].
