Работу телохранителя и советника Люкас Келлер, очевидно, выполнял неплохо. Советником он был, разумеется, не в вопросах бизнеса — просто Сэму Гарднеру, совершенно не знавшему и не чувствующему многого в жизни незнакомой для него страны, чисто практические советы требовались на каждом шагу, иначе можно было попасть впросак. А в те крутые годы — и жизни лишиться. Но Люкас Келлер, как пишут в служебных характеристиках, вполне соответствовал занимаемой должности.
Итак, Гарднер уехал, но связь его с Келлером не прервалась. В записке Шлыкова высказывалось предположение, что Гарднер вполне мог приложить руку к неожиданному для многих членов группировки отъезду Келлера в США. Ходили разговоры, что над Келлером к этому времени сгущались тучи, в группировке «бригадиры» поговаривали, что он, как говорят в тех кругах, «высоко занесся»… Так или иначе, информатор сообщал, что свой отъезд Люкас готовил в тайне. Саид, наверное, был в курсе дела — но, может быть, у Саида с перемещением Люкаса за рубеж были связаны свои планы. А брат Люкаса, Рино, уезжать не захотел. У него, в отличие от Люкаса, была семья и планы открыть собственный бизнес.
Дальнейшее известно. Келлер оказался в Штатах и начал безбедную, но однообразную жизнь скромного рабочего. До этого скромного уровня эмигранту, особенно немолодому уже, тоже не так легко дорасти — и тут уж помощь Гарднера была налицо. Люкасу не пришлось проходить терзаний и унижений, через которые проходят многие иммигранты. С самого начала у него был, как говорится, кусок хлеба, а это значит — благоустроенная квартира в благополучном районе, недурной автомобиль — может, не новый, но фирмы «Вольво», которую Келлер любил, и все небогатые (но и не бедные) блага массовой культуры.
И все это — благодаря незримому Сэму Гарднеру, который в давние года выделил Люкаса Келлера из прочих.
Интересная деталь: при первичной проверке телефонных разговоров Келлера Сэма Гарднера не было ни среди его абонентов, ни среди тех, от кого он получал звонки. Соответственно — это Ким признал с сожалением, — он дальше и копать не стал. А копать особенно и не надо было. Нужно было обратить внимание на то, что при обыске в квартире Келлера найдено еще два телефона. Один из них был старый и не использовался уже. Таковым посчитали и второй. И ошиблись. При перепроверке выяснилось, что этот телефон хоть и старый, но вполне рабочий. И еще — что звонит на этот телефон исключительно Сэм Гарднер, и звонки Люкаса с этого номера адресованы именно ему.
Дальше — больше. Интенсивность телефонного общения Гарднера и Келлера в дни перед убийством была гораздо выше обычной. И еще немаловажная деталь — «Ругер» 22‑го калибра, вложенный в руку убитого Фелпса, принадлежал Альфонсо Перейра, садовнику Гарднера. Допрошенный Перейра божился, что потерял пистолет за неделю до убийства и все собирался заявить в полицию, да времени не выбрал…
Картина наконец как будто становилась ясной. Но, чтобы эта ясность была окончательной, требовалось, чтобы Люкас Келлер заговорил.
* * *
Олег стоял у окна приемной Фелпса и глядел на тихую улочку, когда у подъезда клиники остановился серый BMW и из него вышла стройная высокая женщина, державшаяся очень прямо. Потемкин по фотографиям узнал Кэрон Ронсфельд и, невидимый с улицы, наблюдал за ней.
Кэрон не спешила войти в дом, она отошла на другую сторону дороги, пошла налево, до тихого перекрестка, и уже оттуда, обернувшись, долго смотрела на Шеппард‑Хауз. Так долго, что в нормальном европейском городе наверняка бы привлекла внимание прохожих — на что эта элегантная дама смотрит так пристально? Но в Лос‑Анджелесе почти нет пешеходов, стало быть, и прохожих нет, и никто не мешал Кэрон.
И вот она двинулась по тротуару вверх, обратно, к особняку, не отрывая от него глаз. «Что она вспоминает? — думал Олег. — Как они шли здесь с Фелпсом тридцать пять лет назад? Каким прекрасным казалось им все вокруг — и этот мир, и этот огромный город, празднующий Рождество, куда они попали из своей тихой провинции? И этот особнячок на горном склоне — сказочный домик, почти игрушечный… Никогда, никогда не можем мы предугадать, мечтая, что готовит нам жизнь в действительности…»
Между тем Кэрон вошла в клинику, и Потемкин поспешил из приемной, чтобы встретить ее у лифта. Ронсфельд в жизни оказалась именно такой, как рассказывала о ней Сандра, — простой в общении и располагающей к себе с первой минуты. Отказалась от кофе, не захотела зайти ни в приемную Фелпса, ни в кабинет.
— Зачем? — сказала она просто. — Все равно ничего уже не вернешь… После визита вашей сотрудницы я много думала: почему Ричард написал мне это письмо? Судя по тому, что она мне рассказала, его смерть была полной неожиданностью для всех. Но, видно, он чувствовал что‑то… У Ричарда была эта способность — предчувствовать. — Кэрон тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. — Ладно, теперь и это не имеет значения. В жизни ему это не помогло. Не зря говорят, что нет пророка в своем отечестве.
— Хотите пройти к сейфу?
Они спустились в подвал. Потемкин открыл замок на двери.
— Как вам рассказали, все это было наглухо замуровано, — пояснил он. — А помещение было набито бумагами, точнее медицинскими файлами с историями болезней тысяч пациентов. Сейф стал виден только потом, когда их убрали.
Кэрон подошла к сейфу и, не вынимая ключа, положила руку на дверцу.
Потемкин спросил негромко:
— Если хотите, я оставлю вас одну.
— Нет… — Кэрон помедлила. — Вы не мешаете.
Она постояла еще немного, потом, решившись, достала из сумочки ключ и вставила в прорезь. Ключ подошел. Щелкнул замок, отворилась толстая дверца. Сейф был почти пуст — только маленькая коробочка темно‑синего бархата и лист бумаги.
В коробочке было серебряное кольцо с крупными темно‑синими сапфирами. Кэрон аккуратно достала его, бережно повернула — и отблески отраженных лучей будто озарили полумрак комнатки. Странно: синий — холодный цвет, а лучи казались теплыми…
— Кольцо матери Ричарда, — выговорила Кэрон негромко. — Семейная реликвия.
Она медленно развернула сложенный вчетверо лист бумаги. Всего две строчки было на листе, а Кэрон держала его в руках и глядела на него долго‑долго.
Потом опустила письмо и повернулась к Олегу.
— Судьба распорядилась так, что именно вы, чужой человек, со мной в эту минуту, а я верю судьбе. Хотите взглянуть? И никто больше этого не увидит…
На бумаге были две строки:
«A man remembers the three women: the first, the last, and the only one. I only remember you»
[9].
Далее — подпись, число и место — Вудланд Хиллз, Шеппард‑Хауз.
* * *
