Нет, только не так, молю тебя.
Он добежал до машины, сам тому не веря. Распахнув дверцу, увидел, что волки остановились. Поняли, что ничего не выйдет, и готовились снова скрыться во мраке. Охотник стал лихорадочно шарить по приборной доске в поисках ключей. Нашел, но все же боялся, что машина не заведется. Однако мотор заурчал. Охотник рассмеялся, все еще не веря себе. Развернул машину, чтобы ехать прочь от города. Все работало как нельзя лучше. Еще ощущался выброс адреналина, но усталость уже давала о себе знать. Из-за избытка молочной кислоты болели мышцы, ломило суставы. Он начинал расслабляться.
Последний взгляд в зеркало заднего вида: его еще испуганные глаза и удаляющийся город-призрак. И тень, поднимающаяся с заднего сиденья.
Но прежде чем охотник успел осмыслить происходящее, на него обрушилась боль, а вслед за нею – тьма.
* * *
Плеск воды привел его в чувство. Капля за каплей сочились с каменного свода. Он мог представить себе подобное место, даже не открывая глаз. Он не хотел смотреть. Но в конце концов глянул.
Он лежал на деревянном столе. Тусклый свет давали три лампочки, подвешенные к потолку. Нити накаливания трепетали при перепадах напряжения. Он слышал гудение электрогенератора, поддерживавшего в них жизнь.
Он был связан и не мог пошевелиться. Но двигаться и не хотелось. Было удобно и так.
Пещера? Нет, подвал. Помещение пропахло плесенью. И еще чем-то. Запах запаянного металла. Цинка. И миазмы смерти, которые ни с чем не спутаешь.
Он с трудом повернул голову, осмотрелся получше. Склеп. На стенах нечто вроде мозаики, четкой, упорядоченной. Было в ней что-то прекрасное и вместе с тем зловещее.
Она состояла из костей.
Поставленные рядом, вдавленные одна в другую. Бедренные и локтевые кости, лопатки. Сплавленные с цинком, покрывавшим гробы, они защищали помещение от радиации.
Ничто иное он и не мог использовать, чтобы обустроить свою нору. Хитро задумано. В насквозь зараженной местности только мертвецы не содержали в себе радиоактивной отравы. Должно быть, он разрыл могилы и построил себе убежище из костей.
Три черепа взирали из полутьмы пустыми глазницами: охотник узнал их. Двое взрослых и ребенок. Настоящий Дима и его родители.
Он приближался, охотник чувствовал это. Поворачиваться необязательно. И так все ясно.
Услышал дыхание, спокойное, размеренное. Рука легла на его лоб, отвела волосы, слипшиеся от пота. Ласково, нежно. Потом человек встал перед ним, поймал его взгляд. Военный камуфляж, драный красный свитер с воротником под горло. Голова сплошь закрыта шапкой-балаклавой, видны только глаза без всякого выражения и клочки нечесаной бороды.
На лице, на той малой части его, какая была открыта, не отражалось никакого чувства. Человек просто проявлял любопытство. Склонил голову, как делают дети, когда пытаются что-то понять. Во взгляде читался вопрос. Глядя на него, охотник понял, что спасения нет.
Человек не ведал сострадания. Не потому, что был злым. Просто никто не научил его этому.
Он держал в руках плюшевого зайца, в рассеянности поглаживая его по голове. Потом отошел. Охотник проследил за ним взглядом. В углу виднелось жалкое ложе из одеял и тряпья. Человек положил туда зайчика, сам уселся, скрестив ноги, и снова уставился на пленника.
Охотник хотел о многом его расспросить. О своей судьбе он догадывался: живым ему отсюда не выйти. Но больше всего его огорчало то, что он так и не узнает ответов. Он вложил в охоту столько сил, он заслужил это. Последние почести, отданные побежденному противнику.
Как происходит метаморфоза? Почему трансформисту необходимо оставлять капли своей крови – что-то вроде собственноручной подписи – всякий раз, когда он крадет чью-то личность?
– Поговори со мной, прошу.
– Поговори со мной, прошу, – повторил тот.
– Скажи что-нибудь.
– Скажи что-нибудь.
Охотник расхохотался.
Тот расхохотался тоже.
– Не шути со мной.
– Не шути со мной.
Тогда охотник понял. Тот не шутил. Он тренировался.
Охотник увидел, как тот встает и одновременно вытаскивает что-то из кармана камуфляжных штанов. Что-то длинное, блестящее. Охотник сначала не понял, что это. Но пока тот приближался, различил остро отточенный клинок.
Человек приложил ланцет к щеке пленника, медленно обвел контур, очертил линии, по которым в скором времени пройдется глубже. Смертельно опасная щекотка. Приятное, но и леденящее ощущение.
Есть только один ад, подумал охотник. И это – здесь.
Трансформист не просто хотел убить его: очень скоро преследуемый превратится в охотника.
Но прежде чем это произошло, кое-что прояснилось. Был получен ответ. Трансформист снял шлем, и охотник впервые разглядел как следует его лицо. Они никогда еще настолько не приближались друг к другу. В конечном итоге можно сказать, что охотник добился своего. Достиг своей цели.
Но кое-что показалось на лице трансформиста, чего он сам вроде бы даже не замечал.
Охотник наконец понял, откуда берется эта самая подпись.
На самом деле то был признак слабости. Охотник понял, что перед ним – не монстр, а человеческое существо. И как у всех человеческих существ, у трансформиста была отличительная черта, которая делала его уникальным, хотя он отлично умел менять маски, укрываться в многочисленных личностях.
Охотнику суждено было вскоре умереть, но в тот момент он почувствовал облегчение.
Врага еще можно остановить.
Сейчас
Дождь звенит над Римом траурным ноктюрном. Нельзя понять, уже стемнело или еще длится день.
Сандра переступает порог здания с безликим фасадом, за которым, чего никак нельзя заподозрить, скрывается единственная в Риме готическая церковь. Роскошное мраморное убранство, своды, устремленные ввысь, великолепные фрески: безлюдная базилика Святой Марии над Минервой встречает ее.
Эхо разносит звук ее шагов по правому нефу. Она направляется к последнему алтарю. Самому маленькому, самому невзрачному.
Святой Раймондо из Пеньяфорта ждет ее давно. Только раньше она этого не знала. Теперь же словно бы излагает свое дело перед Иисусом Судией между двумя ангелами.
Судилище душ.
Перед фреской, как всегда, теснятся свечи, зажженные прихожанами; на пол капает воск. В отличие от других капелл базилики, только в этой, самой бедной, такое обилие свечей. Усердные огоньки при малейшем сквозняке в унисон склоняют головы, а затем выпрямляются.
Кто знает, во искупление каких грехов их ставят, прежде спрашивала себя Сандра. Теперь она знает ответ. Во искупление грехов всех людей.
