Крохотная каморка с голыми стенами без окон, посередине – стул и стол. На столе – папка.
Клементе усадил его, пододвинул документы. То была исповедь человека, который убил одиннадцать раз. Жертвами были девочки. Первое убийство он совершил в возрасте двадцати лет и с тех пор не мог остановиться. Он не мог объяснить, какая темная сила вселялась в его руки, несущие смерть. Что-то необъяснимым образом принуждало его снова и снова повторять ужасные деяния.
Маркус сразу подумал о серийном убийце и спросил у Клементе, остановили ли его в конце концов.
– Да, – успокоил его товарищ. – Только все это происходило более тысячи лет назад.
Маркус всегда полагал, что серийные убийцы – продукт современной эпохи. За последнее столетие человечество сделало огромные успехи в плане этики и морали. Наличие серийных убийц, как и некоторые другие явления, было, по мнению Маркуса, ценой прогресса. Но после прочтения той исповеди ему пришлось разувериться.
С того дня Клементе каждый вечер приводил его в каморку и выкладывал перед ним очередное дело. Очень скоро Маркус начал задаваться вопросом: почему его приводили именно туда? Разве нельзя было приносить папки прямо к нему в мансарду? Ответ, однако, лежал на поверхности. Уединение было необходимо для того, чтобы Маркус самостоятельно усвоил один важный урок.
– Архив – это я сам, – заявил он однажды, обращаясь к Клементе.
И тот подтвердил, что, если не считать потайного места, где хранились материальные свидетельства зла, роль архива исполняли сами пенитенциарии. Каждый знал какую-то его часть, хранил эти знания и нес их в мир.
Но со дня смерти Девока и до вечера в доме Дзини Маркус всегда думал, что он один.
Эта мысль не давала ему покоя, пока он шел по закоулкам еврейского гетто, направляясь к портику Октавии, расположенному позади Большой синагоги. В Древнем Риме там находился храм Юноны Регины, затем Юпитера Статора. Над руинами нависал современный мостик из дерева и стали, с которого открывался прекрасный вид на цирк Фламиния.
Клементе держался обеими руками за перила. Он уже все знал.
– Как его зовут?
Молодой священник не обернулся; вопрос, казалось, пригвоздил его к месту.
– Мы не знаем.
На этот раз такой ответ Маркуса не устроил.
– Как это возможно, чтобы вы не имели понятия о личности пенитенциария?
– Я не солгал тебе, когда сказал, что только отец Девок знал вас всех по именам и в лицо.
– А в чем тогда солгал? – не отставал Маркус, видя, что Клементе явно не в своей тарелке.
– Все началось гораздо раньше дела Джеремии Смита.
– Поэтому вы знали, что кто-то проник в тайный архив. – Он должен был и сам догадаться.
– «Это делалось и будет делаться». Знаешь, откуда цитата? Екклесиаст, глава первая, стих девятый: «Что делалось, то и будет делаться».
– Когда начались разоблачения?
– Несколько месяцев назад. Слишком много смертей, Маркус. Для Церкви это нехорошо.
Слова Клементе огорчили его. Он-то воображал, будто все усилия предпринимаются ради Лары. Но приходилось довольствоваться тем, что есть.
– Так вот в чем ваша цель: остановить утечку из архива, сделать так, чтобы никто не узнал, что это из-за нас люди начали вершить справедливость собственными руками. А что же Лара – непредвиденное обстоятельство? Ее гибель вы сочтете неизбежным побочным эффектом? – Маркус впал в ярость.
– Тебя призвали и посвятили в дело, чтобы спасти девушку.
– Неправда, – оборвал его Маркус.
– То, чем занимались пенитенциарии, шло вразрез с решениями иерархов Церкви. Вы были изолированы, ваш орден упразднен. Но кое-кто хотел продолжать.
– Девок.
– Он считал, что бросить все будет ошибкой, что пенитенциариям предназначена важная, определяющая роль. Все знание зла, происходящее из архива, должно оставаться в распоряжении мира. Он был убежден в необходимости своей миссии. Ты и другие священники последовали за ним в этом безумном предприятии.
– Почему он поехал в Прагу искать меня? Что я там делал?
– Клянусь тебе: не имею понятия.
Маркус бросил взгляд на остатки императорского Рима. Он начинал понимать свою роль в происходящем.
– Каждый раз, раскрывая тайну, пенитенциарий оставляет след для своих товарищей. Этот человек хочет, чтобы его остановили. Вы снова натренировали меня только затем, чтобы я его нашел. Я вам оказался нужен. Исчезновение Лары послужило предлогом ввести меня в дело так, чтобы я ничего не заподозрил. На самом деле вам наплевать на нее… да и на меня тоже.
– Вовсе нет. Как ты можешь говорить такое?
Маркус подошел к Клементе совсем близко, заглянул ему в глаза:
– Если бы архив не находился в опасности, вы бросили бы меня, беспамятного, на больничной койке.
– Нет. Мы снабдили бы тебя воспоминаниями, чтобы ты жил дальше. Я приехал в Прагу потому, что Девок погиб. И узнал, что, когда в него стреляли, с ним был кто-то еще. Я понятия не имел кто, знал только, что незнакомец лежит в больнице и у него амнезия.
В первое время Маркусу, по его просьбе, часто повторяли эту историю: он хотел окончательно удостовериться в своей идентичности. Роясь в вещах, оставшихся в гостиничном номере, Клементе нашел дипломатический паспорт Ватикана на вымышленное имя и записи, что-то вроде дневника, в котором Маркус в общих чертах рассказывал о себе, возможно опасаясь, что в случае внезапной кончины он так и останется безымянным трупом. Так или иначе, на основании дневника Клементе вычислил, кто он такой. Но все подтвердилось только после выписки из больницы, когда Клементе привел его на место недавно совершенного преступления. В тот раз Маркус сумел описать, поразительно близко к истине, все, что произошло.
– Я сообщил об открытии своему руководству, – продолжал Клементе. – Они хотели все оставить как есть. Я настаивал, твердил, что ты – тот, кто нам нужен, и в конце концов убедил их. Никто тебя не использовал, если это беспокоит тебя. Просто нам повезло, что мы тебя нашли.
– Если у меня получится найти пенитенциария, который предал, что потом будет со мной?
– Ты будешь свободен, разве не ясно? И не то чтобы кто-то в будущем принял такое решение: ты хоть сейчас можешь уйти восвояси, все зависит только от тебя. Ты не связан никакими обязательствами. Но я знаю, что в глубине души ты испытываешь потребность узнать, кто ты такой на самом деле. И то, что ты делаешь, хотя ты этого и не признаешь, помогает тебе понять собственную природу.
– И когда все закончится, пенитенциарии снова станут историей. Причем навсегда, уж вы об этом позаботитесь.
– Раз орден был упразднен, на то имелась причина.
– Какая? – спросил Маркус вызывающе. – Ну, давай говори.
