– Есть вещи, которых ни мне, ни тебе не понять. Решения, спущенные сверху, отвечающие определенным требованиям. Мы приносили обеты Церкви, наш долг – служить, не задавая вопросов, полагаясь на то, что есть кто-то над нами, кто делает выбор также и ради нашего блага.
Стаи птиц вились между древними колоннами в том же ритме, что и во все века; их трели далеко разносились по утреннему холодку. День обещал быть ясным, но весь этот блеск пропадал втуне: Маркус был не в том состоянии духа, чтобы ему порадоваться. Как бы ни был он раздираем противоречиями, мысль о том, что возможна иная жизнь, привлекала его. Маркус считал, что сам его талант, недавно обнаруженный, налагает на него какие-то обязательства. Будто разрешение всего и всяческого зла сосредоточено в нем. Но теперь Клементе оставил ему выход, открыл перед ним дверь. И Клементе прав: то, что Маркус делает, нужно ему самому. Найдя Лару и остановив пенитенциария, он заслужит право на уход. С такой точки зрения это приемлемо.
– Что я должен делать?
– Выясни, жива ли еще девушка, и спаси ее.
Единственный способ, и Маркус прекрасно это знал, – идти по следам пенитенциария.
– Ему удалось распутать дела, которые в архиве значились как нераскрытые. Он молодец.
– Ты не хуже. Иначе ты не обнаружил бы то же самое. Ты – такой же, как он.
Маркус не знал, порадовало его такое сравнение или ужаснуло. Но нужно идти вперед. До самого конца, сказал он себе.
– Код на этот раз – с. г. 925–31–073. Дело тебе не понравится, – сразу предупредил Клементе, вытаскивая пакет из внутреннего кармана плаща. – Человек мертв, но мы не знаем, кто он. Его убийца сознался, но нам неизвестно его имя.
Маркус принял пакет из рук Клементе: ему сразу показалось, что тот слишком легкий и тонкий. Маркус раскрыл его и увидел, что внутри лежит всего один листок, исписанный от руки:
– Что это такое?
– Исповедь самоубийцы.
07:40
Кто-то погладил ее по щеке, и она проснулась. Открыла глаза, ожидая увидеть Шалбера рядом с собой. Но никого не было. И все-таки ощущение было отчетливым.
Тот, кто был с нею этой странной ночью, уже встал. Она слышала, как шумит в душе вода. Тем лучше. Сандра не была уверена, что хочет его видеть. Не сейчас, сказала она себе. Ей требовалось какое-то время побыть одной. Ведь безжалостная откровенность дня придавала совсем другой смысл тому, что происходило ночью на этих простынях. Солнцу безразлично, стыдно ли ей, испытывает ли она чувство неловкости: лучи его проникали сквозь жалюзи, выставляя напоказ ее нижнее белье, разбросанное по полу вперемешку с прочей одеждой; одеяла, сбившиеся в ногах кровати, ее собственное нагое тело.
– Я голая, – хмыкнула Сандра, словно не веря себе.
Вначале решила, что выпила слишком много вина. Но потом осознала, что не получится таким образом оправдаться. Кого она хотела обмануть? Женщины никогда не занимаются любовью просто так, напомнила она себе. Это мужчины не упустят случая затащить кого-то в постель. Женщинам нужна подготовка. Они хотят, чтобы кожа у них была гладкая, чтобы от них приятно пахло. Даже если кажется, будто они бросаются на поиски приключений, дарят мужчине одну ночь, на самом деле все планируется заранее. И хотя в последние месяцы Сандра не предполагала свиданий подобного рода, она не махнула на себя рукой. Продолжала о себе заботиться. Какая-то часть ее женской природы отказывалась покориться боли. Вдобавок и мать настаивала на том же. Перед похоронами Давида она отправила Сандру в заднюю комнату и заставила причесаться. «Женщина всегда найдет пару минут, чтобы как следует уложить волосы, – сказала она. И добавила: – Даже когда так страдает, что ей трудно дышать». Такой принцип не имел ничего общего с красотой или с внешним видом. Все дело в идентичности. Женщины занимаются собой в такие моменты, когда мужчины это считают излишним жеманством.
Но теперь Сандре было стыдно. Вдруг Шалбер подумал, что она уступила слишком легко. Она боялась его суждений. Не из-за себя, из-за Давида. Огорчился ли за него Шалбер, удостоверившись, что его вдова готова лечь в постель с другим?
Сандре внезапно пришло в голову, что она ищет предлог для ненависти. Но Шалбер был очень внимателен к ней этой ночью. Никакой всесокрушающей страсти – только нестерпимая, невыносимая нежность. В памяти запечатлелось, как крепко Шалбер обнимал ее, не произнося ни слова. Время от времени целовал ее в темя, Сандра чувствовала теплоту его дыхания.
Ее влекло к нему с самого первого момента. Может быть, поэтому австриец так ее раздражал. Обычное дело, расхожее клише. Сначала двое ненавидят друг друга, потом влюбляются. Она чувствовала себя банальной, предсказуемой, как пятнадцатилетняя девчонка. Не хватало только сравнивать этого нового ухажера с Давидом. Понимая, что тут она хватила лишку, Сандра с досадой помотала головой и нашла в себе силы подняться. Подобрала трусики, поспешно надела их: того гляди Шалбер выйдет из душа и застанет ее все еще беззащитной.
Присела на постель, дожидаясь, пока освободится ванная, чтобы затвориться там и укрыться за струями горячей воды. Конечно, покажется странным то, что она пройдет перед ним одетая. Он, наверное, припишет это запоздалому сожалению. Но только Сандра ни в чем не раскаивалась. Ей бы хотелось плакать, однако, несмотря ни на что, она невольно радовалась.
Она все еще любила Давида.
Но именно в этом «все еще» и заключалась разница. Этим выраженьицем и заманивало время в свою ловушку. Сандра не заметила, как и когда два словечка ввернулись в предложение, разорвали его на части. По правде, знаменуя собой расставание. Предвосхищая исподтишка то, что должно случиться. Все течет, преображается; рано или поздно изменятся и чувства. Что станет она испытывать к Давиду через двадцать или тридцать лет? Если, конечно, проживет столько. Ей двадцать девять лет, приходится продолжать путь, хотя для Давида он оборвался. Она по-прежнему будет оборачиваться назад, и фигура мужа будет раз за разом уменьшаться. Пока однажды не исчезнет за горизонтом. Они долго были вместе. Но недостаточно, если сопоставить с будущим, которое ожидает ее.
Сандра боялась забыть. Поэтому отчаянно цеплялась за воспоминания.
Как и сейчас, глядя на себя в зеркало, висевшее рядом со шкафом: не вдова отражалась в нем, а молодая женщина, еще способная разделить с мужчиной силу и пыл страсти. И Сандра вспоминала, сколько раз она занималась любовью с Давидом. Особенно часто на ум приходили два эпизода.
Первый был первым в буквальном смысле – весьма предсказуемый вариант – и наименее романтичным. После третьего свидания, в машине, по дороге домой, где их ждала удобная постель и уединение, какого требует момент такого рода. Но они съехали на обочину и буквально бросились на задние сиденья. Не размыкая губ – ну, разве что на короткое время. Неистово срывая друг с друга одежду. Не могли потерпеть, отложить момент близости, как будто предчувствовали, что слишком скоро потеряют друг друга.
