– Is she downstairs, Pico?
[24] – крикнул один из них сверху.
Рене пришел в ужас. Кто ж не читал о многочисленных грабежах, об этой современной напасти? Неужели повседневная стопроцентная безопасность превратилась вдруг в миф? Сейчас истории о насильственной кончине обычных людей в своих собственных жилищах перешли из категории вымысла в реальную жизнь, и Рене не на шутку перепугался. Если б он был барышником, бахвалившимся направо и налево, с толстым бумажником в кармане, – а такие всегда существовали, как всегда крутились вокруг них и сомнительные элементы, стремящиеся облегчить их кошельки… Но он ведь никакой не барышник.
«Что они хотят у меня украсть? – думал он. – У меня же ничего нет. Телевизор старый, украшения жены – полная дребедень, акции „Банка Карребэк“ лежат на хранении в ячейке в „Нордеа“…»
И тут мыслительная цепочка Рене прервалась.
«Если ты вздумал нам угрожать, не забывай оглядываться через плечо», – сказал Тайс Снап.
По спине Рене побежал холодный пот.
Так они явились не для того, чтобы обокрасть его? Они пришли, чтобы убить их с женой?
Он с трудом повернул голову к подсобке, и в этот миг парень, кричавший сверху, спрыгнул с лестницы.
– What the hell!
[25] – заорал он из подсобки спустя секунду.
«Что происходит?» – промелькнуло в голове у Рене. Рев и приглушенные звуки сливались в единый звуковой фон. Через мгновение все стихло, но потом снова раздался грохот.
Когда Эриксен подумал, что, несмотря ни на что, не такой судьбы пожелал бы своей супруге, дверь подсобки громко хлопнула.
Рене вновь ощутил твердый пол под ногами и давление подушек на спину. Вытянув шею, он проверил кровотечение. Поскольку кровь лишь немного испачкала кончики пальцев, он подсунул руки под себя и вскочил на ноги; комната завертелась вокруг.
Сейчас он намерен выбраться наружу и уйти.
– Куда? – раздалось у него за спиной, когда Рене поковылял к двери в сад, наступая на осколки стекла.
Он обернулся и увидел перед собой пару сверкавших гневных глаз на белом как мел лице.
– Почему ты не пришел мне на помощь? – заворчала жена в окровавленном халате, все еще держа в руке свой любимый утюг, с кончика которого капала кровь. – Ладно, трусишка, успокойся, они больше не вернутся, – забрюзжала она дрожащим голосом, осматривая хаос, образовавшийся в результате вторжения. – Одному я вмазала в челюсть, прежде чем он меня заметил, да и второй теперь выглядит не очень хорошо. А ты чем занимался, пока я тут их выставляла? – поинтересовалась она, подходя к нему поближе.
Рене машинально покачал головой. Другая реакция была ни к чему.
– А, ничем, да? Рене, а кто это вообще был? – спросила она ледяным голосом. – Мне кажется, ты должен знать, ибо они знают, как меня зовут.
– Уверяю тебя, я понятия не имею. Я пребываю в таком же шоке, что и ты. Они внезапно вломились сюда…
– И все-таки, я думаю, ты знаешь. Если б второй оказался не столь толстокожим и не смылся вместе со своим дружком, несмотря на то что морда у него вся так и пылала после утюжка, я бы непременно выяснила, в чем дело.
Высоко поднимая ноги в тапочках над осколками стекла, жена прошла к телефону.
– Я могу описать их, потому что сорвала с них маски. – Она рассмеялась. – Уродливые цыганчики. Надо, чтобы их срочно арестовали.
Однако Рене так не считал. Он не собирался быть застигнутым врасплох легавыми лишь из-за того, что у этой бабы язык как помело; она лишь подкрепит их подозрения. Поэтому Эриксен просто-напросто запретил ей прикасаться к телефону. Он не допустит, чтобы жуткое око высших инстанций обратилось на него за какие-то жалкие сутки до его добровольного и вечного изгнания. Если кому и надо было позвонить, так это стекольщику, но прежде накормить мощным снотворным эту каргу, стоявшую сейчас перед ним и брюзжавшую из-за того, что он положил трубку на место. Скотину, которая принялась насмехаться над ним из-за его пассивности, трусости, уродливой вставной челюсти и дурного запаха изо рта.
После того как жена извергла из пасти достаточно непотребных слов, он поднялся по лестнице в спальню. Совсем не для того, чтобы поспать, так как сейчас Рене не смог бы заснуть, несмотря на то что для него это была уже вторая бессонная ночь, – но чтобы, оставшись в одиночестве, позвонить Снапу и оповестить его о случившемся.
Рене посмотрел на часы. Если он правильно посчитал, в Виллемстаде только что пробило три часа дня. Значит, оставалось еще полчаса до закрытия банков Кюрасао.
Просмотрев список осуществленных телефонных звонков, Эриксен быстро нашел номер гостиницы.
– Нет, к сожалению, мистер и миссис Снап несколько часов назад выписались из отеля, – проинформировал его портье. – Они торопились на обратный рейс в Данию.
– На самолет?
– Да, рейс компании «KLM» вылетает в Амстердам в пятнадцать тридцать.
Рене вежливо поблагодарил служащего отеля и попрощался. Затем потер лицо и позвонил в банк на Санта Розавег в Виллемстаде, чтобы узнать про свои акции.
– Добрый день, мистер Эриксен. Да-да, все идет по плану. Нам передали вашу доверенность, по которой мистер Снап получил возможность доступа к вашей ячейке.
Значит, все шло по плану, заверил управляющий банком.
Только не по плану, существующему в голове Эриксена.
Глава 26
Бой просидел в выдолбленном стволе больше шестидесяти часов, прежде чем парни Мамочки его обнаружили.
Они предоставили ему выбор, довольно нехитрый. Либо ему отрубают руки, либо он следует за ними и становится одним из ребят Мамочки.
Что это был за выбор? Вздутые тела всей его семьи валялись где-то в чаще; все, что было ему знакомо, было сожжено.
Бою потребовалось всего четыре недели, чтобы стать таким же, как другие дети-солдаты. Жестокие и беспардонные, они испытывали страх только перед тем, что «свои» в любой момент готовы пырнуть их ножом в спину.
Свои! Такие же парни, как те, что расправились с его дорогой семьей, обезглавили его любимую собаку и лишили его самого какой бы то ни было человечности.
И пока хуту и тутси, Мобуту, Кабила и другие кровососы со всех уголков мира пытались стереть границы государств и друг друга с лица земли, Бой научился спать в обнимку с «калашниковым» и смотреть сны о крови, которую он без промедления выпускал из тел своих так называемых врагов.
Если б не Мамочка со своим личным проектом, гарантированно настал бы тот день, когда нож приставили бы и к его горлу.
Она отбирала свою элиту с крайней степенью осторожности. Тех, кто сплачивался вокруг нее кольцом и защищал ее от внешнего мира. Никто не обладал такой способностью действовать во имя собственной выгоды, какой обладала Мамочка, а если выгоду получала она, то и ее телохранители тоже. Именно так она удерживала их возле себя.
