— Почему вы не организуете в Чандрапуре свой собственный Клуб, Азиз?
— Возможно, мы это сделаем… когда-нибудь. О, я вижу, что идут миссис Мур и — как вы сказали зовут ее спутницу?
Какое счастье, что это была неофициальная встреча, исключавшая всякие формальности! Азиз вдруг понял, что ему очень легко говорить с англичанками — он отнесся к ним как к мужчинам. Будь они красивы, он бы сильно волновался, так как общение с красивыми женщинами подчинялось своим неписаным правилам, но миссис Мур была очень стара, а мисс Квестед так некрасива, что вспыхнувшее было беспокойство тотчас улеглось. По мнению Азиза, угловатость тела мисс Квестед и веснушки, усыпавшие ее лицо, были очень большим изъяном. Он даже подивился тому, что бог мог оказаться таким жестоким в отношении женщины. Отношение Азиза к Аделе определилось окончательно и бесповоротно.
— Я хочу кое о чем вас спросить, мистер Азиз, — заговорила она. — От миссис Мур я слышала, что вы были с ней очень любезны в мечети, очень интересны и всячески хотели ей помочь. За те несколько минут она узнала об Индии больше, чем за три недели после нашего приезда.
— О, прошу вас, не стоит говорить о таких пустяках. Что еще могу я рассказать вам о моей стране?
— Я хочу, чтобы вы рассеяли то разочарование, какое мы испытали сегодня утром; должно быть, это какая-то часть индийского этикета.
— Если честно, то у нас вообще нет никакого этикета, — ответил Азиз. — Мы по самой своей натуре очень неформальные люди.
— Мне все же кажется, что мы совершили какой-то грубый промах или оскорбили людей, — заговорила миссис Мур.
— Нет, нет, это решительно невозможно. Но могу я узнать, в чем все же дело?
— Индийские леди и джентльмен должны были сегодня утром, в девять часов, прислать за нами экипаж. Но никто так и не приехал. Мы бесконечно долго ждали и никак не можем понять, что могло случиться.
— Это какое-то недоразумение, — вмешался в разговор Филдинг, сразу поняв, что в инцидентах такого сорта самое главное не углубляться в суть происшедшего.
— О нет, это вовсе не так, — стояла на своем мисс Квестед. — Они даже отложили поездку в Калькутту ради того, чтобы принять нас. Мы обе уверены, что допустили какой-то глупый, досадный промах.
— На вашем месте я не стал бы так сильно переживать по этому поводу.
— Именно это мне говорит и мистер Хислоп, — слегка раскрасневшись от возмущения, возразила она. — Если мы не будем переживать, то как поймем, что происходит?
Хозяин дома был явно склонен сменить тему разговора, но Азиз горячо подхватил ее и, поняв по обрывкам фамилии виновных в неприятном казусе, презрительно заявил, что ведь они — индусы.
— Индусы ленивы и необязательны, они не имеют даже понятия о том, что такое светские приличия. Я очень хорошо их знаю — в нашем госпитале есть врач-индус — расхлябанный и необязательный тип! Это даже неплохо, что вы не попали в их дом — там вы получили бы превратное представление об Индии. Сплошная антисанитария. Мне думается, что они застыдились своего дома и поэтому не прислали за вами экипаж.
— Интересная точка зрения, — заметил Филдинг.
— Я терпеть не могу тайн и загадок, — заявила Адела.
— Да, мы, англичане, их не любим.
— Они не нравятся мне не потому, что я англичанка, а потому, что это моя личная точка зрения, — поправила она Филдинга.
— Я люблю тайны, но мне не нравится путаница, — сказала миссис Мур.
— Любая тайна — это путаница.
— Вы действительно так думаете, мистер Филдинг?
— Тайна — это всего лишь высокопарный эвфемизм путаницы. Не будет никакой пользы от копания в этом предмете. Мы с Азизом отлично знаем, что Индия — это сплошная путаница.
— Индия — путаница? Вы меня пугаете!
— Не будет никакой путаницы, если вы приедете ко мне в гости, — вырвалось вдруг у Азиза. — Миссис Мур и все вы. Я приглашаю вас всех и очень прошу принять мое приглашение.
Пожилая леди приняла приглашение; молодой врач все еще казался ей милым мальчиком, и, более того, какое-то новое чувство — наполовину слабость, наполовину нездоровое возбуждение — не давало ей взглянуть на Азиза по-иному. Мисс Квестед приняла приглашение лишь из жажды приключений. Ей тоже нравился Азиз, и она была уверена, что если узнает его ближе, то он откроет для нее свою страну. Приглашение обрадовало Аделу, и она тотчас попросила у Азиза адрес.
Только в этот момент Азиз с ужасом и содроганием подумал о своем жилище. То была отвратительная, мерзкая лачуга недалеко от нижнего базара. В доме была всего лишь одна комната, всегда полная мелких жужжащих черных мух.
— О, давайте сейчас поговорим о чем-нибудь другом, — воскликнул Азиз. — Мне хотелось бы жить здесь. Вы только посмотрите, как хороша эта комната! Давайте вместе немного ею повосхищаемся. Смотрите, какие плавные линии в основании оконных проемов! Какое невероятное изящество! Это архитектура Вопроса и Ответа. Миссис Мур, здесь вы — в Индии, и я нисколько не шучу.
Комната воспламенила Азиза. На самом деле дом представлял собой бывший зал приемов, построенный в восемнадцатом веке для какого-то высокопоставленного чиновника, и, хотя был деревянным, чем-то напоминал Филдингу флорентийскую Лоджию Ланци. К залу с обеих сторон примыкали небольшие комнатки, переделанные в европейском стиле, однако в центральном холле на стенах не было обоев, а в окнах — стекол. Сидя в холле, человек оказывался на виду у всех, словно экспонат выставки — на виду у садовника, покрикивавшего на птиц, на виду у мужчины, арендовавшего бассейн для разведения чертова ореха. Еще один человек выращивал манго. Двор был открыт, и зайти в него мог неизвестно кто, поэтому слуги Филдинга круглосуточно сидели на ступенях, своим видом отпугивая воров. Да, дом был хорош, и этот англичанин его не испортил, хотя Азиз — в припадке западничества — пожалуй, повесил бы на стены пару картин Мод Гудман. Тем не менее не было никаких сомнений в том, кому принадлежала эта комната…
— Здесь я творю справедливость. Ко мне приходит бедная вдова, и я даю ей пятьдесят рупий, другому бедняку — сто, и так далее и так далее. Мне бы хотелось так.
Миссис Мур улыбнулась, вспомнив о современной справедливости, воплощенной в лице ее сына.
— Боюсь, что рупии когда-нибудь закончатся, — сказала она.
— Мои? Никогда. Бог даст мне больше рупий, если увидит, как охотно я их раздаю. Давать надо всегда, как Наваб Бахадур. Мой отец всегда так поступал и поэтому умер бедняком.
Обведя комнату широким жестом, он мгновенно населил ее толпой клерков и чиновников — благодушных и добрых, ибо все они жили давным-давно и уже умерли.
— Мы должны сидеть здесь и давать, давать, давать. И сидеть мы должны на ковре, а не на стульях — очень большая и важная разница, и, самое главное, я уверен, что никого нельзя наказывать.
Дамы с готовностью согласились.
