— У тебя есть какие-нибудь доказательства в пользу арестованного? — спросил Ронни официальным тоном. — Если да, то твой долг выступить перед судом со свидетельскими показаниями в его защиту. Никто не станет тебе мешать.
— Надо знать человеческие характеры, как вы это называете. — Она говорила надменно, свысока, словно знала то, что не могла и не хотела сообщить им. — Я слышала, как хорошо отзывались о нем и англичане, и индийцы, и я поняла, что он просто не мог сделать то, в чем его обвиняют.
— Это слабые аргументы, мама, слабые.
— Очень слабые.
— К тому же обидные для Аделы.
— Это было бы ужасно, если бы я ошиблась, — сказала Адела. — Я никогда в жизни себе этого не прощу.
Ронни обернулся к ней.
— О чем я тебя только что предупредил? Ты же знаешь, что права, и все мы это знаем.
— Да, он… Это совершенно ужасно. Я абсолютно уверена в том, что он последовал за мной… но нельзя ли прекратить это дело? Меня страшит сама мысль о том, что придется громоздить друг на друга доказательства, а вы все здесь очень снисходительны к женщинам и обладаете намного большей властью, чем в Англии — посмотрите хотя бы на мисс Дерек с ее украденной машиной. Конечно, это не относится к делу, и мне стыдно, что я об этом сказала; пожалуйста, прости меня.
— Все в порядке, — вяло ответил Ронни. — Конечно, я прощаю тебя, как ты это назвала, но дело, так или иначе, будет рассматриваться в суде. Машина запущена.
— Она запустила эту машину, и теперь должна пройти весь путь до конца.
Адела снова едва не расплакалась от этого жестокого замечания, а Ронни взял в руки проспекты пароходных компаний. В его голове родился замечательный план. Мать должна немедленно покинуть Индию; здесь она причиняет только вред — себе и другим.
XXIII
Леди Мелланби, супруга вице-губернатора провинции, была тронута обращением, направленным ей женщинами Чандрапура. Она не могла, правда, ничего для них сделать и вообще собиралась в тот момент ехать в Англию, но пожелала узнать, не может ли она выказать свою симпатию и сочувствие каким-либо иным способом. Миссис Тертон в ответном письме сообщила леди Мелланби, что мать мистера Хислопа пытается уехать из Индии, но ее отплытие задерживается из-за отсутствия мест на пароходах; не могла бы леди Мелланби помочь с отъездом, употребив свое влияние? Но, хотя даже леди Мелланби была не в состоянии увеличить число мест на пароходах, она оказалась настолько любезной, что предложила незнакомой ей миссис Мур место в своей запасной каюте. Это был дар судьбы; безмерно благодарный Ронни не мог даже в самых смелых мечтах воображать, что будет так вознагражден за все свои беды и горести. Благодаря несчастной Аделе его имя стало известно в резиденции губернатора, а теперь миссис Мур навсегда запечатлеет его в памяти леди Мелланби за то время, что они будут пересекать Индийский океан по пути в Красное море. К нему сразу вернулась вся нежность к матери, какая охватывает всех нас, когда наши родственники получают выдающуюся и неожиданную привилегию. Мать не осталась в небрежении, она, как выяснилось, может привлечь внимание жены высокопоставленного чиновника.
Итак, миссис Мур получила все, что хотела; она смогла избежать присутствия на суде и на свадьбе и к тому же успевала покинуть Индию до разгара жаркого сезона. Она вернется в Англию с комфортом и почетом и скоро увидит двоих своих детей. Она уезжала по настоянию сына и по своему собственному желанию. Однако свою удачу она восприняла без всякого восторга. Она достигла той фазы жизни, когда становятся очевидными ужас и малость вселенной — очевидными в сумраке двойного видения, столь характерного для пожилых людей. Если этот мир нам не по вкусу, то взамен есть небо, ад и аннигиляция — одна или больше из этих невообразимых вещей, этого исполинского сценического фона звезд, огней, синего и черного воздуха. Все героические порывы и все, что мы считаем искусством, допускают существование этого фона, как, впрочем, земные предприятия — в случае, если мир нам по вкусу — заставляют нас предполагать, что мир един. Но в сумерках двойного видения возникает духовная путаница, к которой невозможно приложить никакие высокие слова: мы не можем действовать, но не можем и уклониться от действия; мы не можем ни игнорировать, ни признать бесконечность. Миссис Мур всегда была склонна к смирению. Приехав в Индию, она нашла эту страну хорошей, а когда увидела воду, текущую в бассейн мечети, Ганг, луну, окутанную шалью черного неба, усыпанного огромными звездами, Индия показалась ей прекрасной и легко достижимой целью. Быть один на один со вселенной, что может быть прекраснее! Это так величественно и так просто. Но у нее постоянно находились какие-то обязанности, которые приходилось исполнять, прежде чем сосредоточиться на великом. Каждый раз приходилось переворачивать и выкладывать новую карту, а колода между тем становилась все тоньше и тоньше; среди мелких дел ударил гонг Марабара.
Что было сказано ей, что она услышала в тех выжженных первобытным огнем полостях в марабарском граните? Что населяло первую из пещер? Там жило что-то очень древнее — и очень малое. Это существовало не только до времени, но и до пространства. Это что-то было курносое и неспособное к великодушию — бессмертный червь. Услышав этот голос, она не насладилась какой-то великой мыслью, она просто позавидовала Аделе. Господи, чего стоила вся эта суета из-за перепугавшейся девчонки! Не случилось ровным счетом ничего. «А если бы и случилось, — думала она с цинизмом прожженной жрицы, — если бы и случилось, то, значит, существует сила еще более порочная, чем любовь». Неслыханное происшествие представлялось ей проявлением любви: в пещере ли, в церкви — боум! — конец у всего один. Видения влекут за собой ощущение бездонной пропасти, но дождись своей пропасти, дорогой читатель! Пропасть может оказаться мелкой ямкой, а змей вечности — ничтожной личинкой. Мозг мисс Мур сверлила одна мысль: надо обращать меньше внимания на будущую невестку и больше думать о себе; «нет в мире печалей, какие могли бы сравниться с моими печалями». Правда, когда ей оказывали знаки внимания, она раздраженно отвергала их.
Сын не мог проводить ее до Бомбея, так как ситуация в Чандрапуре оставалась тревожной и всем чиновникам было предписано оставаться на своих местах. Не мог проводить ее и Энтони, так как его на всякий случай не отпускали — вдруг он не вернется и не даст показаний. Миссис Мур уезжала одна, никто не мог по дороге напомнить ей о прошлом, и она была очень этому рада. Жара немного ослабла, собираясь с силами перед новым наступлением, и путешествие было даже не лишено некоторой приятности. Миссис Мур покидала Чандрапур при полной луне. Она сияла над Гангом, превращая узкие каналы в серебристые нити, а затем выкатилась на середину неба и заглянула в окно купе. Комфортабельный скорый почтовый поезд летел сквозь ночь, а весь следующий день пересекал Центральную Индию, ландшафты которой, хотя и были выбелены немилосердно пекущим солнцем, не производили такого гнетущего впечатления, как безнадежно печальные поля равнины. Миссис Мур смотрела на нерушимую жизнь человека, на меняющиеся расовые типы, на дома, которые человек строил для себя и своих богов, и воспринимала все это не через призму своих забот, а просто как вещи, попавшие ей на глаза. Было, например, такое место, как Асиргарх, которое они проехали на закате дня. Город был обозначен на карте и был замечателен огромной крепостью, стоявшей на заросшем лесом холме. Никто никогда не говорил миссис Мур об Асиргархе, хотя он, видимо, славился своими бастионами и притулившейся рядом с ними мечетью. Она уже успела забыть о ней, но через десять минут Асиргарх появился снова. Теперь мечеть стояла слева от бастионов. Поезд на своем пути по Виндхье описал полукруг около Асиргарха. Но что она могла соединить с этим городом, кроме его названия? Ничего. Она не знала ни одного из живущих в нем людей. Но город, казалось, смотрел на нее и говорил: «Гляди, я же не исчезаю». Она внезапно проснулась среди ночи, когда поезд переваливал через западный хребет. Щупальца лунного света рыскали у нее над головой, словно морские струи; потом короткий приступ боли, потом, утром, в окне стало видно настоящее море. Рассвет она встретила в Бомбее. «Я не видела самых интересных мест», — думала она, глядя на тупики рельсов вокзала Виктории. По этим рельсам поезд провез ее через весь континент, но назад по ним она уже никогда не вернется. Она не побывает ни в Асиргархе, ни в других неизвестных ей местах. Она никогда не увидит Дели, Агру, не увидит городов Раджпутаны и Кашмира, не увидит она и чудес, о которых иногда говорили ее новые знакомые в Чандрапуре: скалу с надписью на двух языках в Гирнаре, статую Шри-Белголы, развалины Манду и Хампи, храмы Кхаджурахо, сады Шалимара. По пути в порт, проезжая город, выстроенный Западом и в отчаянии им покинутый, она испытывала почти неудержимое желание остаться (хотя это и был всего лишь Бомбей) и распутать клубок сотен Индий, которые проходили мимо друг друга по улицам. Вот лошади неторопливо доставили ее в гавань, вот она уже села на пароход. Тысячи кокосовых пальм, окружавших якорную стоянку, казалось, махали ей на прощание своими огромными листьями. «Ты вообразила, что пещерное эхо — это и есть вся Индия, ты приняла Марабарские пещеры за ее апофеоз? — смеялись они. — Что общего у нас с ними, а у них с Асиргархом? Прощай же». Потом пароход обогнул Колабу, континент вильнул в сторону, а скалы Западных Гат растаяли в дымке тропического моря. На палубу поднялась леди Мелланби и посоветовала миссис Мур не стоять на солнцепеке. «Мы плывем на раскаленной сковородке. Единственное, что утешает, так это то, что она не опрокинется в огонь».
