— Вон там…
Во тьме над волнами, под балдахином, в царственном одеянии, покачиваясь, плыл по воздуху монарх…
— Я не могу вам сказать, что это, — прошептал Азиз. — Его Светлость мертв. Думаю, нам надо немедленно возвращаться.
Они находились вблизи выступа с царскими могилами и направлялись прямо к чхатри отца умершего раджи. Этот каменный балдахин был отчетливо виден в разрыве между деревьями. Это и было объяснение. Он слышал об этом изваянии — огромной ценой созданной имитации жизни, — но до сих пор ни разу его не видел, хотя часто плавал по озеру на лодке. Было только одно место, откуда его было видно, и Ральф точно указал ему направление. Азиз торопливо греб в сторону, чувствуя, что его спутник перестал быть гостем и стал проводником.
— Вернемся обратно?
— Но процессия еще не кончилась.
— Я бы не стал подплывать ближе, у этих людей очень странные обычаи, они могут напасть на вас.
— Давайте все же подплывем немного ближе.
Азиз повиновался. Сердцем он понимал, что это сын миссис Мур, и пока его сердце это сознавало, он не желал ничего понимать умом. «Радхакришна Радхакришна Радхакришна Радхакришна Кришнарадха», — гремел речитатив, но звучание его вдруг изменилось, и Азиз явственно услышал другие слоги спасения, звучавшие во время суда в Чандрапуре.
— Мистер Мур, не говорите никому, что раджа умер. Пока это тайна, которую я не вправе разглашать. Мы делаем вид, что он жив, до окончания празднеств, чтобы не допустить несчастья. Вы все еще хотите подплыть ближе?
— Да.
Азиз старался держаться подальше от света факелов и начал грести вправо, к другому берегу. В небо продолжали взлетать ракеты, гремели пушки. Внезапно, ближе, чем рассчитывал Азиз, из-за полуразрушенной стены появился паланкин Кришны и начал спускаться по ведущим к воде высеченным в камнях ступеням. По обе стороны паланкина приплясывали певцы. Впереди всех виднелась какая-то женщина, видимо блаженная, с цветами в волосах. Она возносила хвалу богу, не прибегая к символам — так, как она его понимала. Другие восхваляли его символически, отождествляя с теми или иными органами или небесными явлениями. Люди бросились в воду и стояли теперь среди невысоких волн. Была приготовлена священная еда, и ее вкушали те, кто считал себя достойным ее. Старый Годболи заметил лодку, скользящую по ветру, и неистово замахал руками — Азиз не понял, от гнева или от радости. Над озером стояла мирская мощь Мау — слоны, артиллерия, толпа, — а еще выше начиналась буря, коснувшаяся вначале лишь верхних слоев атмосферы. Порывы ветра смешали тьму и свет, дождевые тучи с севера застыли на месте, буря начиналась на юге, и певцы старались перекрыть ее зарождавшийся рев своими ужасными речитативами, готовясь отбросить Бога. Бог, конечно, Сам бросится в волны озера, ибо кто из смертных может отбросить Бога? Так бросают Его год за годом, а вместе с Ним и многое другое — маленькие изображения Ганпати, корзинки с десятидневным хлебом, маленькие гробницы, тазии, как на Мухарраме, — это козлы отпущения, шелуха, знаки и эмблемы перехода; переход этот нелегок, он происходит не сейчас и не здесь, понять его можно лишь в его недостижимости; и сбрасывание Бога символизирует все это.
Снова явилась деревня Гокул на своем подносе. Это была замена серебряной статуэтки, которая никогда не покидала своего цветочного убежища; от имени этого символа должен был погибнуть другой символ. Один из слуг взял поднос в руки и сорвал с него белые и голубые ленточки. Широкоплечий, с осиной талией слуга был обнажен — это было еще одно торжество индийского тела — и исполнял свою наследственную обязанность — закрывал ворота спасения. Толкая перед собой поднос, он вошел в темные воды. Глиняные куклы попадали со своих седалищ и начали растекаться под струями дождя, царь Канса, превратившись в бесформенный ком, слипся в одно целое с остатками отца и матери Бога. Сначала мелкие волны вяло лизали глину, а потом нахлынула большая волна, и какой-то голос закричал по-английски: «Осторожно!»
Лодки столкнулись.
Четыре чужака, размахивая руками, ухватились друг за друга, и все они, вместе с веслами и шестом, словно мифическое чудовище, закружились в быстром вихре. Правоверные индусы взвыли то ли от гнева, то ли от восторга, видя, как две лодки, вертясь на воде, приближаются к служителю. Он стоял с непроницаемым темным лицом и ждал их приближения. Когда вода смыла с подноса последние комья глины, произошло столкновение.
Удар был не сильным, но Стелла инстинктивно ухватилась за мужа, потом рванулась вперед, почти упала на Азиза, и это движение опрокинуло лодки. Все упали в теплую мелкую воду и встали, оглушенные какофонией звуков. Весла, поднос, письма от Ронни и Аделы — все это, смешавшись, качалось на волнах. Стреляли пушки, трубили слоны, били барабаны — все эти звуки потонули в исполинском раскате грома без молнии, обрушившегося на уши, как удар гигантского молота по огромному куполу.
Это была кульминация, если это слово можно приложить к Индии. Дождь теперь лил беспрерывно, всё и все вокруг мгновенно промокли насквозь, потускнела позолота накидки паланкина и круглые алые знамена. Факелы гасли, а ракеты фейерверка шипели в воздухе, но отказывались вспыхивать. Пение стало заметно тише, поднос снова оказался в руках профессора Годболи, который без особых церемоний отковырнул от него остатки глины и намазал ею свой лоб. Что случилось, то случилось, и пока опрокинувшиеся в воду чужаки с трудом выбирались на берег, толпа, как оставшееся без пастуха стадо, начала беспорядочно возвращаться в город; образ отправился следом и на следующий день тоже пережил свою смерть, когда династическую усыпальницу задернули пурпурными и зелеными занавесками. Нестройное пение продолжало звучать еще некоторое время в попытке соединить рвущуюся бахрому религии… Тщетные и бледные попытки… «Бог есть любовь». Оглядываясь на эти смазанные в одну неистовую полосу прошедшие двадцать четыре часа, никто не смог бы сказать, в чем была суть всего этого действа, как никто не сможет найти сердце у облака.
XXXVII
Они снова стали друзьями, хотя и понимали, что это их последняя встреча. Азиз и Филдинг решили на прощание вместе покататься верхом по джунглям Мау. Наводнение отступило, о смерти раджи было объявлено официально, и отъезд Филдинга был назначен на завтра для соблюдения приличий. Из-за празднеств и траурной церемонии поездка его оказалась неудачной. Филдинг почти не виделся с Годболи, который каждый день обещал ему показать школу короля-императора Георга, но всякий раз изобретал какие-то отговорки. Сегодня днем Азиз выдал другу страшную тайну: школа короля-императора превратилась в зернохранилище, и министру образования не хотелось признаваться в этом своему бывшему ректору. Школа была открыта всего лишь год назад в присутствии представителя генерал-губернатора и продолжала благополучно функционировать на бумаге; Годболи надеялся возродить школу до того, как его ученики успеют обзавестись своими собственными детьми. Филдинг посмеялся над этой неразберихой и пустой тратой сил, но былой легкости на подъем не выказал: образование стало его главной заботой, ибо благополучие его семьи теперь целиком и полностью зависело от состояния индийского просвещения. Он знал, что очень немногие индийцы считают образование благом самим по себе, и небезосновательно критиковал эту позицию. Он собирался сказать много неприятных вещей министру княжества, но дружелюбие Азиза отвлекло его. Это примирение, что ни говори, было успехом. После забавного кораблекрушения на озере весь вздор, вся горечь словно испарились, и они, смеясь и как ни в чем не бывало, вернулись к прежним своим отношениям. Теперь они не спеша ехали верхом между живописными кустами и скалами. Потом заросли расступились, и они выехали на пологий травянистый склон, над которым порхали мириады бабочек; по траве скользила кобра. Она ползла, ничем особенно не интересуясь, и затаилась среди азимин. По небу плыли круглые белые облака, отражавшиеся в таких же круглых белых озерцах. Отдаленные холмы в солнечном свете казались фиолетовыми. Вся сцена напоминала английский парк, хотя и довольно странный. Они отпустили поводья и ускорили рысь, чтобы не стеснять свободу кобры, и Азиз достал из кармана письмо, которое он хотел отправить мисс Квестед. Письмо получилось очаровательным. Азиз решил поблагодарить бывшего врага за твердое поведение в суде два года назад; теперь Азизу было понятно, что она повела себя как порядочный человек. «Когда я упал в озеро Мау в обстоятельствах, о которых расскажут другие наши друзья, я подумал: какая храбрая мисс Квестед, и решил сам сказать ей об этом, несмотря на мой плохой английский. Благодаря вам я нахожусь здесь и счастлив с детьми, а не сижу в тюрьме — и в этом у меня нет никаких сомнений. Мои дети всегда будут говорить о вас с большим почтением и любовью».
