– ЛАРРИ ГЕЛБАРТ: Мы называем это сотрудничеством
[226].
Кроме того, рабочее пространство команды имело свои особенности, которые способствовали ее единению, созданию комфортных условий, выстраиванию дружественных отношений, облегчающих работу. Здесь люди могли оставаться самими собой, будто эта комнатка была для них вторым домом. Нил Саймон ярко описывает их рабочее пространство в пьесе «Laughter on the 23rd Floor»:
«Вот писательская комната. На самом деле она состояла из двух комнат, но стену между ними сломали и объединили их в одну большую.
Комната разделена на две части. Одна – левая сцена, где пишется сценарий. Там стоит металлический стол с пишущей машинкой и вращающимся стулом. Слева от стола большой кожаный диван. Напротив стола – большое, удобное кресло. Оно принадлежит Сиду Сезару. Вокруг стоят разнообразные стулья, тут достаточно места для восьми человек.
Другая часть комнаты – правая сцена – зона отдыха. У стены стоит стол с кофеваркой, в которой как раз сварился кофе. Там есть одноразовые стаканчики и несколько «именных» стаканов для «ветеранов». На столе – свежие булочки, рулеты, нарезанный кекс и слоеные пирожные.
Тут же расположен небольшой стол с двумя стульями и телефоном.
На стене висит пробковая доска, к которой прикрепляются карточки с описанием набросков сценария. Тут множество журналов, словарей и справочников. В комнате две двери, одна напротив другой. На полках стоят премии “Эмми” и другие награды.
В стене проделаны две дырки, слева от Сида, которые теперь обрамлены серебряными рамочками. (Серебряные рамочки и сопутствующие таблички были сделаны в “Tiffany’s”. Первую дырку Сид пробил, ударив кулаком по стене, когда узнал, что сенатор Джозеф МакКарти назвал генерала Джорджа Маршала «коммунистом», а вторую – после решения NBC прислать своего “наблюдателя”, который бы контролировал руководство шоу). Были также еще две дырки, появившиеся из-за ареста Джулиуса и Этель Розенбергов как “атомных” шпионов, в другом месте стены. Их украшают простые черные рамочки, без табличек»
[227].
Сильное руководство побуждает к действию
Создание сценария координировал Сид Сезар. Он руководил этим процессом быстро и безукоризненно, иногда очень жестко контролируя работу. Хотя внутри группы царила свобода, благодаря которой сценаристы могли высказывать свои идеи и критиковать чужие, о демократии и единодушии и речи не могло быть. Ларри Гелбарт рассказывает:
«Соглашаясь с основной сюжетной линией, которую предлагал один из нас, Сезар незаметно кивал Майку
[228], как будто они были на аукционе. Часто первоначальная идея уточнялась кем-то другим, и Майк, подчиняясь кивку Сида, записывал новые детали сюжета»
[229].
Метод Сезара предполагал создание нескольких пробных набросков сценария, что постоянно подталкивало команду к совершенствованию и шлифовке. Денни Саймон вспоминает: «Я помню, Макс зачитывал одну из сцен, которую мы написали. Он сказал: “Это хорошо. Это одна из лучших сцен, которые мне приходилось читать. А теперь перепишите ее”»
[230]. В водовороте «мозгового штурма» и шуток было сложно определить, кому какая идея принадлежала. Однако члены команды не боялись высказывать все свои мысли, наоборот, это создавало ощущение взаимного уважения и единства внутри группы, сопричастности к чему-то большему, чем отдельная личность. Члены команды доверяли друг другу в стремлении к совершенству. Макс Либман так описывает этот процесс:
«Идея, брошенная на обсуждение, еще на полпути могла умереть от ворчания Сезара или взлететь до небес от его довольной ухмылки, вернувшись на землю уже в виде сюжета – с героями и костюмами. Стоит мисс Коко (ведущая актриса шоу) предложить включить в сценарий шутку о парочке в автобусе, как в тот же день ее уже репетируют. Это та сила, на которую я рассчитывал с самого начала, это взаимопонимание и общие ценности. Здесь мы были по-настоящему богатыми и удачливыми»
[231].
Пятничный прогон перед субботним шоу проходил, по словам Либмана, «обычно без тревожных инцидентов… Но иногда мы приходили к выводу, что номер, который считался неподражаемым всю неделю, на самом деле оказывался не только “подражаемым”, но и откровенно плохим. Начинался настоящий кризис, который немедленно обрушивался на сценаристов – больших специалистов по кризисам»
[232]. Сценарий моментально переписывался. Мел Брукс вспоминает: «Мы могли набросать примерный сюжет за 35–40 минут, если заходили в тупик. Затем находили свободное помещение и репетировали. У нас работали очень талантливые парни»
[233]. Он продолжает:
«Каждый предлагал реплики Сиду. Шутки менялись по 50 раз. Мы брали восьмиминутный отрывок и переписывали его за восемь минут. Затем Сид, Коко, Рейнер и Моррис (актеры, которым предстояло играть в этой сцене) учили свои роли заново. В субботу вечером у них была первая и единственная попытка – перед 20 миллионами зрителей»
[234].
Конечно, к тому времени сценарий уже проходил этап «проверки», так как его успевали переписать бессчетное число раз.
Доверие в команде и тесное общение
Близость и доверие членов группы означали, что они могли обходиться без излишней учтивости, которая, по их мнению, лишь тормозила поток идей. В одной комнате, при безумном темпе работы, эмоции накалялись до предела, и многие оказывались на грани нервного срыва, однако это было потрясающе. Ларри Гелбарт вспоминает, что обычный день, как правило, начинался так: «Первым делом мы говорили друг другу: “Доброе утро”. Это был единственный признак светского общения за весь день»
[235]. Люсиль Каллен рассказывает:
