Несколько минут спустя она обнаружила, что сидит на холодном кафельном полу в кухне с трубкой в руках. Она не помнила, чтобы куда-то звонила, но поняла, что, наверное, все-таки звонила, потому что с улицы несся вой сирен приближающейся «скорой».
Ее вдруг захлестнула внезапная волна гнева, и она сердито взглянула на Томаса, который лежал на полу гостиной, возможно при смерти.
– Нет, – произнесла она негромко, яростно. Потом закричала: – Нет!
И запустила в него телефонной трубкой. Она пролетела над кухней и шлепнулась на ковер в гостиной в нескольких футах от тела. Красные огни ударили в окна и обратили дом в адский калейдоскоп.
Эмили уткнулась лицом в руки и прошептала имя бывшего мужа, а потом имя своего единственного сына.
Натан медленно очнулся ото сна. Сначала его ощущения не простирались за пределы собственного тела; язык, упирающийся в зубы, легкое дыхание, от которого трепетали ноздри, солнышко на веках. Зевок застал его врасплох, и Натан потянулся всем телом, открыв рот, чтобы выпустить зевок наружу.
Постельное белье под ним в том месте, где он только что вытер слюну, которая натекла изо рта, пока он спал, было мягким, но чуточку зернистым на ощупь. Он перевернулся с боку на бок. Его сознание еще не проснулось до конца, введенное в заблуждение негой, принесшей ощущение дома, пока не вспомнило о том, что занесло его сюда.
В открытое окно ворвался ветер, растрепал газовые занавески, превратил их в шаловливых призраков. Натан разглядел их сквозь крохотные щелочки глаз, веки лениво грозили сомкнуться снова, не вполне уверенные, что покончили со сном.
Ветер был холодный.
Не просто прохладный, как иногда бывает летним утром, а очень-очень холодный.
Это было неправильно.
Натан открыл глаза, быстро уселся и обвел взглядом лес и каменный мешок каморки вокруг него. Она была определенно чистой. Как будто накануне кто-то расстарался и вылизал ее до блеска. Но постельное белье было грязным.
Дверь была массивная, деревянная с металлическими скобами и железной ручкой над старомодной замочной скважиной. Если бы не окно, комната могла бы сойти за темницу.
Логово шакала Фонаря. Натан сразу понял, где находится. Где же ему еще быть? Что-то внутри нашептывало: ему нечего бояться; если бы шакал Фонарь хотел его смерти, какой-нибудь из приспешников Фонаря давным-давно убил бы его. Но настоящий Натан, мальчишеский голос в его мозгу, твердил ему, что шакал Фонарь, вполне возможно, пожелает съесть его на обед. Буквально. Обглодать мясо с косточек.
Генерал Арахисовое Масло пообещал, что ему ничего не сделают, но Боб Долгозуб больно поцарапал ему спину. И потом, он больше не с генералом. Ворчун тоже уверял, что с ним не случится ничего страшного, но Ворчун вроде бы папин друг, а оказался на стороне шакала Фонаря, так что как может Натан доверять ему?
От всего этого голова шла кругом.
Мальчик испугался в ту самую минуту, когда впервые очнулся в Обманном лесу. И до сих пор боялся. Но, выбираясь из постели, Натан начал испытывать и другое чувство. Нечто такое, что перенесло его на несколько лет назад, к детским вспышкам гнева и приступам драчливости. Натан был ребенком пяти с половиной лет от роду, и притом очень испуганным ребенком.
Но он был еще и очень-очень рассержен.
Он подошел к окну, выглянул наружу – и рот у него раскрылся от изумления. За окном отвесно уходила вниз стена крепости, так отвесно, что каменная кладка, казалось, заваливается вперед. За крепостью виднелись Плешивые горы, а за горами – весь остальной Обманный лес. Натану казалось, что с этого места ему видно все. Весь Обманный лес. Это, разумеется, было невозможно, и какая-то часть его сознавала это. Но эта иллюзия почему-то придавала ему спокойствия. Потому что где-то там, в этом бескрайнем лесу или у реки Вверх, были люди и другие существа, которые не хотели, чтобы с ним что-то случилось. Генерал Арахисовое Масло хотел защитить Натана.
– Приходи, пожалуйста, – прошептал Натан, и весь его гнев вдруг куда-то делся, и он снова стал маленьким испуганным мальчиком.
На самом деле он не верил, что генерал Арахисовое Масло придет за ним. Но мысли в голове у Натана бурлили, как самые бурные пороги реки Вверх, и он вдруг понял, что зовет не генерала. Он думал о своем отце. Ворчун сказал, шакал Фонарь хочет, чтобы папа Натана пришел в Обманный лес. Он не понимает, как такое возможно, но, с другой стороны, он не понимает, как он сам очутился здесь.
– Приходи, пожалуйста, – прошептал он снова. Холодный ветер пронесся над голой вершиной горы и влетел в окошко каморки Натана. Мальчик вздрогнул и быстро вернулся обратно к кровати. Он принялся искать одежду, которую дал ему Ворчун, – вещи, те, что гном и пони украли из его спальни в ту ночь, когда они убили Дичка, – и проворно оделся, когда нашел.
Одевшись, он подошел к двери. Он знал, что она должна быть заперта. Как же еще они собираются удержать его здесь, если она не заперта? Но он все равно подергал за ручку. Железо было холодным на ощупь, но когда он повернул ручку, послышался густой скрежет, толстый язычок сдвинулся и дверь отворилась.
Натан ошарашенно заморгал. Потом выглянул в коридор. Там было сыро и мрачно, вдоль каменных стен плясали оранжевые огоньки факелов. Крепость была построена в основном из громадных глыб, которые выглядели так, будто их вытесали из самой горы. Единственное, что было здесь деревянного, это подпорки, поддерживавшие арки коридора и дверные проемы. Натан поежился. Он вдруг безо всякой причины посмотрел на свои ноги в голубых кроссовках и увидел, что шнурки у него не завязаны. Папа всегда напоминал ему об этом, пытался убедить завязывать шнурки на ботинках. Никогда это не казалось Натану таким важным.
Он опустился на колени и непослушными пальцами завязал шнурки. Потом поднялся, бросил последний взгляд – он надеялся, что это последний взгляд, – на постель в той комнате, где провел ночь, и двинулся по коридору.
Натану, разумеется, было страшно, но страх чуть отступил и освободил немного места возбуждению. Подумать только, он бродит по крепости, что лишь немногим хуже, чем замок, и, похоже, предоставлен сам себе. Забыть на миг обо всем остальном было совсем несложно. Его воображение на некоторое время разыгралось в этом направлении – звон мечей и схватка с рыцарями… или даже с пиратами.
Потом он подошел к широкой каменной лестнице со сводчатыми окнами, прорубленными в круглых стенах, между которыми вились, спускаясь в глубь крепости, ступени. Натан снова огляделся вокруг себя и, не заметив ничего и никого, зашагал вниз. Очутившись у первого же окна, он высунулся далеко наружу, пытаясь получше разглядеть крепость и определить, насколько высоко он находится. Тончайшая иголочка боли кольнула его в спину, чуть пониже лопаток. Натан вскрикнул, глаза сделались большими от страха.
Потом он вспомнил о царапинах на спине, оставленных когтями Боба Долгозуба. Он высунулся из окна и напряг спину. Несмотря на целебные свойства генеральского арахисового масла, порезы никуда не делись, и Натан слишком сильно разбередил их.
