– Какого дьявола? – буркнула она недовольно.
Франческа придерживалась строгих правил относительно рабочего времени. И всем своим клиентам недвусмысленно давала это понять. До десяти утра и после шести вечера они должны были обходиться без нее, за несколькими исключениями, и эти исключения устанавливала она сама.
Все еще раздраженная, она демонстративно проигнорировала надрывающийся телефон и вернулась к рукописи. Впрочем, она и сама не знала, зачем читает. Наверное, только потому, что пообещала. Она уже знала, что ни один редактор в городе не возьмет эту чушь без серьезной доработки.
После четвертого звонка включился автоответчик. Это была его работа.
– Вы дозвонились до домашнего офиса Франчески Кавалларо. Оставьте сообщение или попробуйте позвонить по моему городскому номеру, – посоветовал он и запищал в ухо звонившему.
– Франческа? – послышался женский голос, срывающийся от волнения. Она не узнала этот голос, даже когда он продолжил: – Ох… ох, господи. – Однако она подняла голову и снова взглянула на автоответчик. Последовала долгая пауза, затем: – Это Эмили Рэнделл. Томас, в общем, он в больнице. В коме, и… Мне просто нужно было поговорить с кем-нибудь, кому он не чужой.
Она бросилась к телефону, схватила трубку и сказала:
– Эмили? Эмили? Алло! Но Эмили уже отключилась.
Франческа повесила трубку, и под ложечкой у нее тошнотворно засосало. Она посмотрела на часы, подумала, что надо бы перезвонить, и только потом сообразила, что понятия не имеет, куда звонить. Наверное, в ту больницу, где лежит Натан… как же она называется?
– Ох, черт, Томас, – прошептала она и провела ладонью по лбу.
Завтрашний день обещал стать очень долгим.
Когда Томас вновь пришел в сознание, еще только смеркалось, но он едва различал небо сквозь переплетение веток над головой. Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти по тропинке, которая расстилалась перед ним. С обеих сторон к ней подступали заросли колючих кустов, и он в нескольких местах порвал рубаху. Колючки царапали лицо и голову, и он пригнулся еще ниже.
И тут он понял.
Понял, где находится.
Все прошлые разы, когда он оказывался здесь, он был достаточно мал ростом, чтобы беспрепятственно пройти здесь. Тропка-царапка. Даже будучи взрослым, когда он оказывался здесь, он снова становился мальчишкой. Тем самым Мальчиком.
Все было совсем по-иному. Воздух на коже, окружающая его ночь – все казалось таким нереальным. Не так, как во сне, а как бывало несколько раз в колледже, когда он ночами напролет сидел над учебниками, бодрствуя, когда все остальные спали, и мир прекращал вращаться для всех, кроме него и того, что рыскало во мраке. В те длинные ночи даже самый воздух был другим. Все становилось не сюрреалистичным, а гиперреалистичным.
У него было такое чувство, будто он снова стал девятилетним, и все казалось внове, и все было опасным и невероятным. Это было приключение.
Но это приключение было не для него. Единственное, что сейчас имело значение, это Натан.
Поэтому, когда Томас выбрался с тропки-царапки и ступил на утоптанную землю Путаного пути, вокруг которого во все стороны простирался Обманный лес, у него совсем не было ощущения, будто он очутился в незнакомом и пугающем месте. Скорее Томас Рэнделл чувствовал, как будто он вернулся домой, в края, где играл мальчишкой, и обнаружил, что на дереве до сих пор сохранились его вырезанные инициалы и никто не тронул их древесную крепость, которую они с Лени Левенсоном построили, когда им было по одиннадцать.
Он вернулся в воображаемый мир своего детства. Мир, который был ему родным и похитил его сына.
Он развернулся и зашагал по Путаному пути на север, не имея твердой уверенности, откуда начать, хотя и с такой верой в свои силы, какой он и вообразить не мог. И тут же застыл при виде маленькой хижины Ворчуна из камня и дерева с соломенной крышей и озера за ней.
Хижина сгорела дотла, и пепелище еще дымилось. Каменные стены обвалились, и лишь маленькая печная труба возвышалась над пожарищем, как полагается.
За ней чернело стоячее озеро, и на застывшей глади воды серебристыми брюшками вверх плавала дохлая рыба.
Под рыжими звездами Обманного леса Томас Рэнделл ощутил, как его воображение разваливается на куски, тоска по прошлому обращается в тошноту, ощущение силы и уверенности переходит в отчаяние.
Он оглядел Путаный путь к северу. Потом к югу. И понял, что понятия не имеет, с чего начать, потому что очутился в мире, который должен был быть почти частью его самого, но вместо этого стал почти чужой территорией, где друзья были врагами и где убивали невинных, где воображаемые друзья из его снов жаждали его крови и крови его ребенка.
Помертвевший, растерянный, Томас Рэнделл выкрикнул имя сына, но не получил никакого ответа.
ГЛАВА 12
Неудобно примостив голову на спинку кровати, Джо Хэйес боролся с дремотой. В его захламленной спальне было темно, он лежал под узким бледно-голубым одеялом и смотрел на черно-белые кадры, мелькающие на экране. Ему давным-давно следовало бы спать – без десяти девять утра у него начинался первый урок, но он включил «Эй-эм-си», наткнулся на марафон фильмов о Шерлоке Холмсе с Бэзилом Ратбоуном и засмотрелся.
В бледном свете телеэкрана – черно-белый фильм лишил комнату всех красок, как будто собственный мир Джо засосало в мир Голливуда тридцатых, – он наконец-то поддался непрекращающимся требованиям своего организма. Его веки дрогнули в последний раз, и он отключился, лежа все в том же неудобном положении, которое неминуемо должно было аукнуться ему утром затекшей шеей.
На экране Ратбоун и Найджел Брюс продолжали бубнить. Загавкала собака Баскервилей. Кто-то где-то постучал в деревянную дверь. Потом забарабанил. Громко.
Джо вздрогнул во сне. Где бы сейчас ни находилось его уснувшее сознание, части подсознания этот шум досаждал. Надо было выключить телевизор и устроиться в постели поудобнее. Какая-то часть его помнила об этом, и он глубже забрался под узкое одеяло и повернулся на бок, слившись в страстном объятии с двумя подушками под головой.
Спать.
Ватсон, Лестрейд или еще кто-то снова забарабанил в дверь.
Холмс позвонил в звонок.
Глаза Джо распахнулись.
Звонок раздался снова, и он бросил взгляд на будильник, уже страшась того, что обнаружит, открыв дверь. Шел третий час ночи. Когда кто-то стучится в твою дверь посреди ночи, рассудил он, это не к добру. Он натянул темно-зеленые спортивнее шорты и поспешно вышел в прихожую.
Его квартира располагалась над антикварной лавкой Трахтенберга, на круто уходящей в гору Мэйн-стрит, которая вела к Гудзону. Чтобы въехать в эту гору на велосипеде, приходилось крутить педали как проклятому, но Джо влюбился в эту квартиру с первого взгляда. Антикварная лавка находилась на первом этаже, а Джо занимал два верхних. На втором этаже у него были гостиная, столовая и кухня, просторные, с превосходно отреставрированными деревянными частями обстановки. На верхнем этаже располагались две спальни и ванная, а также просторная кладовка, которая появилась после последнего ремонта.
