Он разглядывал мое лицо, а я смотрела на него. Темно, пусто, никто не мешает… Чудная и нелепая ситуация. Мы вроде оба взрослые люди, с жизненным опытом за спиной, явно не имеем комплексов, но отчего-то наше общение какое-то… хм… детское, что ли. Словно мы живем не в современном мире, когда мужчина и женщина оказываются в постели порой после первого же свидания.
Не знаю, о чем размышлял Теодор, но он взял и поцеловал меня. А я… ответила.
Ночь в закрытом музее, где-то там бродит призрак бывшего хозяина этого дома, а на кровати, являющейся экспонатом, целуются некромант и ведьма. Романтика!
…В какой момент я задремала, не помню. Мы просто целовались, целовались, целовались, гладили лица друг друга кончиками пальцев, изучая. И всё! Сразу говорю, никаких эротичных сцен для лиц старше восемнадцати не было. И отчего-то это оказалось так мило, невинно и трогательно… Я оценила.
И утром мне совершенно не было стыдно за себя или за Тео. Наоборот, в душе расцветало что-то теплое и радостное.
Мы крадучись добрались до выхода из музея, улучили минутку, когда вошедший первым охранник замешкался, не закрыв за собой дверь, и выскочили на улицу. Держась за руки, добежали до машины, стоящей через два дома, чтобы не привлекать внимания.
Плюхнулись на сиденья, закрылись изнутри, переглянулись и неожиданно начали хохотать. Не знаю, как для Теодора, но для меня сегодняшние приключения — совершенно нетипичные события.
Пока ехали ко мне домой, ничего не обсуждали. Молча улыбались каждый своим мыслям, радовались солнечному дню. И лишь когда вошли в подъезд, Мортем подтянул меня в объятия и снова поцеловал. Как подростки, ей-богу… Я уже и не помню, когда вот так целовалась в подъезде, чувствуя себя при этом школьницей, а не взрослой, солидной и серьезной дамой… хе-хе, трижды побывавшей замужем.
Глава 20
Я вились! — хмуро поприветствовала нас Белла, как только мы вошли в коридор моей квартиры.
— Белл, а Белл, — с непередаваемой интонацией протянул выплывший в коридор Евграфий. — Ты на их лица-то погляди… Ишь какие довольные.
— Вот и я про то же, — кивнула белочка. — Шлялись всю ночь, заставили о себе беспокоиться…
— И ладно бы еще это! — поддакнул Енька и подбоченился. — Так они ж еще и целовались! Бесстыжие!
Я переводила взгляд с одного фамильяра на другого, и меня разбирал смех. Стоят два пушистых «родителя» и отчитывают непутевых детишек. При том, что они оба могли в любой момент связаться с нами ментально.
— И вот как их после этого отпускать куда-то одних, а? — продолжила Белла.
— Неженатые, необрученные, с родителями непоговорившие, а всё туда же… Ромео и Джульетта, Шекспир их побери! — возмущался енот.
— Ой, я не могу-у-у! — всплеснула лапками моя летяга. — Нет, Ень, ты глянь! Они еще и за ручки держатся!
Ну держимся, а что делать? Иначе ведь расхохочемся в лица, то есть в мордочки, зверятам, а они расстроятся и обидятся. Приходится крепиться и искать поддержку друг у друга.
— А ну прекратите балаган, — вышел к нам Василий. — Устроили тут… Кыш отседова, мелюзга мохнатая. Арина, Теодор, завтракать будете?
— Будем, — ответила я за нас двоих.
— Спасибо, Василий, — вежливо поблагодарил некромант. — А еще у нас важная информация, которую мы добыли сегодня ночью с риском для жизни. Но некоторым пушистым скандалистам мы ничего не расскажем.
— Что?! — взвыл Енька. — Не расскажете?
— С риском для жизни?! — заголосила Белла и, сиганув на меня, принялась ощупывать мою голову. — Да как же я ничего не почувствовала? Ты от меня закрылась, да? Где болит? Что тебе принести из лекарств?
— Все хорошо, — взяла я на руки свою подружку, укоризненно покачала головой, глянув на скуксившегося енота, который уже осознал, что акцентировался не на той информации, и пошла в ванную мыть руки.
Во время плотного завтрака мы рассказали домочадцам обо всем случившемся ночью. В том числе о моих новых умениях, которые я, правда, пока не осознавала.
— А какие языки? — уточнил Вася.
— Французский, немецкий, итальянский, турецкий, и еще один я не идентифицировала: то ли венгерский, то ли румынский. Посмотрю в Интернете… Только они как-то странно в голове уместились. Вроде и владею ими теперь, но вот взять и сразу заговорить не могу, — задумалась я.
— А в свитке, в свитке-то что было? — перевел взгляд на некроманта Василий.
Мортем молча залез в карман, вынул сложенный лист бумаги, под нашими жадными взглядами развернул его и выложил на стол.
Судя по увиденному, у барона Белорезова была фотографическая память. Он умудрился воспроизвести весь текст на французском языке, сделать вставку на древней латыни и нарисовать рисунок: те самые две пентаграммы, вписанные одна в другую.
— Так здесь же всё непонятно написано, — разочарованно протянул Енька.
— Я тоже не понимаю, — вздохнула Белла и подняла на меня грустные глазенки. — О! Арин, ты же теперь французский знаешь! — осенило ее. — Читай! Заодно и проверим, как у тебя в голове всё улеглось.
Все присутствующие, в том числе Мортем, уставились на меня с жадным интересом, а я вчитывалась в незнакомый текст. Что удивительно — понимала. И то, что я понимала, нравилось мне все меньше и меньше.
— Ну?! — жадно подалась вперед белочка.
— Да не томи же! — постучал по столу лапками енот.
— Арина? — Даже терпеливый Василий не выдержал.
— Это ужасно, — ответила я, впрочем, не им, а некроманту. — Ты читал?
Теодор поджал губы, поморщился и кивнул.
— Ребята, тут написано, как с помощью накопления сил и перенаправления их… В общем, нужно убить тридцать человек. По три в каждом из внешних углов обеих пентаграмм. Люди могут быть простыми, без способностей. Главное — собрать выбросы энергии во время их смертей. Причем обряды отличаются. Если во внешней пентаграмме эти… жертвы умирают долго и мучительно, то во внутренней — быстро и практически безболезненно. А вот финальной точкой является смерть мага, ведьмы или ведьмака. То есть того, кто обладает магическим даром.
— Все, кроме последнего, мы и так уже осознали, Арин, — поерзала от нетерпения Белла. — Для чего всё это?
— Для обретения могущества. Тот, кто проведет всё это, станет сильным магом. Очень сильным.
— Насколько сильным? — уточнил домовой.
— Самым сильным из всех существующих, если я правильно перевела, — побарабанила я пальцами по столу.
Все замолчали. Фамильяры обеспокоенно переглядывались и пыхтели, Вася задумчиво перебирал бороду, Теодор внимательно смотрел на меня. О чем он думал, я не знала. Меня больше беспокоило другое.
Как я уже сказала, барон Белорезов обладал феноменальной зрительной памятью. Он воспроизвел не только текст старинного свитка и рисунок, прилагающийся к заклинанию на древней латыни, но и мелкие пометки, сделанные от руки в разное время разными людьми. Отчего разными? А потому что сделаны они были на разных языках. В левом верхнем уголке красовалось слово «храм» на итальянском — «tempio». В правом верхнем, там, где обычно пишут шапку документа, чуть наискосок тоже была надпись «собор», но уже на французском — «cathédrale». Из чего я сделала вывод, что когда-то давно этот свиток прятали от всех церковники.
