В других случаях агенты сильно преувеличивали антивоенные настроения в Германии и снабжали Москву смехотворными новостями о падении морального состояния немцев. Всего через шесть месяцев с момента германского вторжения в Россию Радо прислал в Москву сообщение, ссылаясь на «известный немецкий источник», о том, что народ Германии «устал и доведен до отчаяния». Некоторые сообщения напоминали грубую агитку, каждая из которых была зашифрована сложным кодом: «Теперь Гиммлер и нацистская партия несут ответственность перед немецким народом за неспособность властей ликвидировать последствия налетов английских бомбардировщиков».
[385] Через пять недель другой рапорт информировал Москву, что «немецкие солдаты не понимают, почему они должны и дальше оставаться в глубине России», и т. д.
Сами размеры советской разведывательной сети и ее неуклонный рост определяли снижение ее интеллектуального уровня и эффективности. Было лишь небольшое число выдающихся агентов высокого уровня, более многочисленная группа людей с весьма ограниченными способностями и несчетное число активных или потенциальных секретных сотрудников низкого качества. «Советская разведка основана на количественном принципе, но этот принцип ведет к легковесности, самомнению и требует очень много денег», — отмечал один бывший коммунист-нелегал.
[386]
Шеф немецкой фронтовой разведки во время войны, Хайнц Шмальшлегер, пришел к тому же заключению: «Русские разведывательные операции велись в широких масштабах. Их действия основаны на допущении, что сотни людей могут погибнуть только для того, чтобы один агент мог сделать полезную работу».
[387]
Бывший работник НКВД, дезертировавший во время войны, отмечал, что «слабым местом советской разведки являются низкий уровень развития и недостаточные способности людей. Даже высшие руководители плохо образованы. Это объясняется ограниченными резервами, из которых набирается персонал».
[388]
Отношение к человеку в разведке следовало главному советскому правилу: ставка на «массовость» и пренебрежение судьбой отдельного человека. Когда советские агенты сбрасывались на парашютах в Германию во время войны, не делалось никаких реальных приготовлений для их приема, и нацистская полиция уничтожала их, словно мух. Другие молодые парашютисты во множестве забрасывались в ближнем тылу за германской передовой линией, и очень немногие из них сумели выжить. Очень мало внимания уделялось одежде и оснащению этих тайных агентов, и в результате многих из них узнавали на немецкой стороне по ткани и покрою униформы. «Пока не случились массовые аресты (1945 год), — говорил перебежчик из НКВД в военные годы, — шефы советской разведки не обращали внимания на стандарты униформы и особенности снаряжения».
[389] Тысячи людей погибли, прежде чем было решено, что оснащение агента должно соответствовать тому месту, где он будет работать.
Время от времени агентам, работавшим за рубежом, присваивалось очередное воинское звание или они награждались орденами и медалями за верную службу. Они становились капитанами, майорами, полковниками и могли носить свои награды на груди. Однако такое признание заслуг мало что значило для подпольного агента в зарубежной стране. В чем он действительно нуждался, так это в понимании, симпатии и дружеском совете, а это как раз то, в чем отказывал ему советский аппарат.
Жизнь советского агента за границей совсем не была похожа на распространенное представление, будто это непрерывные захватывающие приключения, полные опасностей, и сенсационные подвиги. Реальность была совершенно другой. После нескольких месяцев подготовки начиналась череда скучных и часто бесполезных встреч и разговоров, написание бесполезных сообщений, которые редко кто-нибудь читал. Агент часто переживал из-за своей бесполезности, неся тяжелую ношу этой службы, и мечтал снова стать легальным членом коммунистической партии или если уже разочаровался в коммунизме, то о какой-то другой политической деятельности.
«Пустая трата времени, ожидания, бесконечные отчеты, — говорит Хеда Массинг, бывший член аппарата, — измотали меня. Я был связан с русской разведкой несколько лет, но когда я начал подсчитывать активы своей деятельности, то они оказались мизерными. А ведь я был на хорошем счету. Как можно понять эту странную рутину, которая сводилась к докладам и рапортам обо всем и обо всех, эти перемещения людей без всяких объяснений и без видимых причин?»
[390]
Такие же чувства охватывали каждого честного и преданного участника подполья через некоторое время, и чем умнее и честнее он был, тем неизбежнее становилось разочарование. Конспирация, по словам Уитакера Чамберса, была очень нудным делом:
«Ее таинственность быстро наскучивала, секретность становилась тяжелой ношей, и все это не приносило ничего, кроме досады. Тайная подпольная работа — это тяжелый ежедневный труд, направленный на то, чтобы избежать волнений. Я не знал хорошего конспиратора, который наслаждался бы конспирацией. Я не знал разведчика, который не думал бы: когда же закончится мой срок работы, и я смогу заняться чем-то менее необычным?»
[391]
С другой стороны, неумение правильно вести себя, а часто просто случайные провалы вели к суровым наказаниям. Никто не может сказать, как много прекрасных офицеров разведки окончили свою жизнь в лагерях и сколько было казнено. В самой России было убито больше офицеров советской разведки, чем во всех зарубежных операциях.
Вместо послесловия. Предметный урок «холодной войны»
Тем, кто закрыл последнюю страницу этой книги и задумался над прочитанным, мне хотелось бы сказать об очень многом. Голова читателя, несомненно, перегружена огромным объёмом воспроизведённой здесь информации, поэтому следовало постараться быть по возможности кратким. К сожалению, не получилось… Ибо имеются веские свидетельства того, что бои на советско-антисоветском фронте, включая его невидимые участки, не закончились с развалом СССР в 1991 г.
Переименование фронта в российско-антироссийский повлияло в какой-то степени и на форму, и на содержание боёв. Однако сущностная, философская сверхзадача этой войны осталась неизменной. Противник по-прежнему многочислен, вооружён до зубов и беспрерывно наращивает спецслужбистские операции на театре шпионских действий, которые, как известно, предшествуют боевым операциям на театре военных действий. Поэтому литература, содержащая старые и новые сводки с разведучастков этого фронта, востребована, требует внимательного разбора.
В англоязычной историографии исследования профессора Йельского университета Дэвида Дж. Даллина (он же — Давид Юльевич Левин) занимают видное место. Самые известные его книги — это «Внешняя политика Советской России», «Россия и послевоенная Европа», «Большая тройка: Соединённые Штаты, Британия и Россия», «Подлинная Советская Россия», «Советская Россия и Дальний Восток», «Возвышение России в Азии», «Новая Советская империя», «Принудительный труд в Советской России», «Советская внешняя политика после Сталина» и другие. Они заняли место на полках многих библиотек в США и в десятках стран. Можно сказать, что по ним занималось не одно поколение советологов и кремленологов.
