3
Эрик неспешно переходит улицу. Виржини никогда еще не была так рада видеть своего командира. Она никогда еще не испытывала такого облегчения, как сейчас, при виде этого лишенного воображения и хитрости мужчины с печальными собачьими глазами, шагающего через проспект, не сгибая коленей, ставящего ноги так, будто бы он невозможно устал, практичного парня, никогда не снимающего разгрузочный жилет, едва начавшего седеть отца троих детей, бегуна на средние дистанции: он представляется ей воплощением всего нормального, присланным защитить ее от Аристида. Эрик обходит машину, открывает переднюю дверцу, садится на пассажирское сиденье, и в тот же миг двигатель и радио оживают: их шум словно пробуждает патрульную машину от сна.
– Пожар возобновился, – сообщает Эрик, пока Аристид выруливает с парковки. – Им пришлось перевести задержанных из одного здания в другое. Хреновые дела. Некоторые сопротивляются.
– Так они же сами все и подожгли, нет? – спрашивает Аристид.
Эрик кивает.
– Они не могут их обуздать, уже вызвали конвоиров из СТКЗ
[2]. А одного задержанного надо через три часа посадить в самолет. Нам приказано доставить его в аэропорт.
– Что?! Почему мы должны этим заниматься? – восклицает Виржини. – Это не наша работа!
– Не наша работа? Да ты же первая согласилась! Нормальное задание. Говорю тебе, конвоиры из СТКЗ сейчас заняты. Они обеспечивают безопасность в Центре.
– Я не знала.
– Ты согласилась, не зная, о чем речь?
– Мне никто ничего не объяснил.
Аристид жмет на газ, за окном все быстрее мелькают арки виадука Искусств.
– Где тут дежурная аптека, не знаете? – спрашивает Виржини.
– А она-то тебе зачем? – раздраженно вскидывается Эрик.
– Мне надо в аптеку. Остановимся по пути, это пара минут.
– Сейчас? А до завтра ты подождать не можешь?
– Не могу. Я собиралась зайти после смены.
– Я не знаю, где тут дежурная аптека.
– На площади Нации есть аптека, она точно работает допоздна.
– Площадь Нации нам не по пути, – обрывает их Аристид.
– И что с того?
– Ты сказала «остановимся по пути».
– Сделаем крюк, – командует Эрик. – Только быстро.
4
Сложно сказать, когда все началось. Среди сотрудников комиссариата XII округа Аристид был куда заметнее, чем Виржини. Он дни напролет простаивал у стены в общей раздевалке, где царил запах грязных носков. Аристид часто сталкивался с ней, но не замечал – слишком старался привлечь к себе внимание всего мира.
А потом, однажды, он вдруг ее увидел.
Сдержанная, не стремящаяся походить на мужчину: редкая находка для полиции. Он несколько раз попадал с ней в один наряд и знал, что иногда она может нагрубить – правда, она позволяла себе это только по особым случаям. Она могла и ударить – но не хвалилась этим, в отличие от других девчонок, притворявшихся, что они все равно что парни, и надеявшихся, что так к ним будут лучше относиться.
Мимолетные взгляды украдкой, улыбки, пара дежурных фраз. А она ничего, как же он раньше не замечал? Почему он не обращал на нее внимания? Он принялся слегка ее поддразнивать, желая, чтобы и она, в свою очередь, тоже его заметила – если еще не успела, конечно. Он действовал по старому, еще в школе выученному закону, гласившему, что девчонку надо достать, и тогда она точно обратит на тебя внимание. Встречал ее чарующей, исполненной то ли скромности, то ли иронии улыбкой. Виржини же изображала равнодушие, хотя понимала, что он нравится женщинам и сам об этом знает. Она игнорировала его так долго, что в какой-то момент он утратил веру в себя. Она не была наивной и не предполагала, что может заполучить такого мужчину – ведь дома Тома́ ее едва замечал. Она только что вышла из декрета. Ей казалось невероятным, безумным, неслыханным, что с ней заигрывает этот красавчик. Аристид же тщательно подбирал слова, придерживал дверь, больше не позволял себе долгих, громогласных отрыжек, какие часто слышишь от настоящих мужчин. Она стала искать его общества, смеялась над его шуточками, слушала его рассказы, раскрыв рот, будто он был самым интересным собеседником на всем белом свете, дышала чуть глубже, чем обычно, желая привлечь его внимание к своей груди. Все шло само по себе, естественно, без всякого расчета: вести себя так ее заставлял атавизм, инстинкт размножения. Оказавшись в одном наряде, они незаметно для остальных обменивались десятками сообщений, отправленных с заднего сиденья на переднее и обратно. Теперь она шла на работу чуть ли не с удовольствием, ощущала, как в ней растет желание соблазнять, с удивлением отмечала, что даже в униформе пытается быть женственной. Она не могла выбрать другую одежду, не имела права распустить волосы или надеть яркие серьги и потому принялась ярче краситься, делать маникюр, сделала ставку на внутреннее ощущение счастья, на блеск в глазах. Она более тщательно подбирала белье – подчеркивавшие грудь бюстгальтеры, кружевные трусики с наивно-невинным бантиком спереди. Она даже смеяться стала иначе. Рядом с Аристидом она не чувствовала усталости. С ним ее наполняла жизнь. Он не считал, что она может быть полезна только в работе с несовершеннолетними или с жертвами домашнего насилия: он брал ее с собой в самое пекло. В наряде с ним ей никогда не было страшно. Она знала, что он вытащит ее из любой передряги.
Наконец, взгляды сделали свое дело. Ей нравилось исподтишка следить за его движениями, за сменяющими друг друга выражениями его лица. Когда они оказывались рядом на планерке, при получении инструкций, во время обеда, она нарочно смотрела в сторону, а затем вдруг резко оборачивалась, заставала его врасплох, пока он ее разглядывал. Нравилось ли ему то, что она чужая жена? Или же его привлекал запрет, лежащий на ней из-за того, что она недавно стала матерью? Он выдавал себя с головой: не мог больше двух секунд смотреть ей в глаза. Когда по воле случая они оказывались наедине, им становилось неловко, словно у них не было алиби, словно высшие силы смеялись над ними: «Ну что? Все ходите вокруг да около, никак не можете открыться друг другу?» Взгляд Виржини делался отсутствующим, умоляющим, нетерпеливым, будто она пыталась объяснить ему: «Давай же, кретин, поцелуй меня. Моему сыну год и три месяца, я не могу сделать первый шаг. Я могу лишь уступить».
А потом, однажды, он ей сказал.
Он сказал ей, что она красива, как фарфоровая куколка.
Они целовались точно в такой же машине: бросились друг к другу так резко, что больно стукнулись зубами.
5
Мигающий крест над входом в аптеку еще горит. Аристид делает круг по площади, проезжает мимо бронзовых львов, олицетворяющих триумф Республики. Паркуется вторым рядом, напротив витрины.
