– А мой-то как?
– Да просто милашка, – с напускным восторгом говорит служащий. – Таджик. Отличный парень.
Виржини улыбается.
– Его вывели с полчаса назад. Проблем не было. Когда начался пожар, он был в другом здании. Ему повезло. У нас тут на каждое строение по одному огнетушителю. Ничего нет, ни эвакуационных выходов, ни инструментов…
В кармане у Виржини вибрирует телефон. Она смотрит на экран: звонит Аристид, наверное, не может найти нужную бытовку.
– Днем, пока пожарные не приехали, мои коллеги взяли кусачки и проделали дыру в ограждении. Эти кусачки – единственный режущий инструмент на весь Центр – весят килограммов двадцать! Забор резали по очереди, потому что никто не мог долго держать эти кусачки. Хорошо, что это был обычный забор, просто металлическая решетка. Им удалось разрезать ячейки и проделать дыру, иначе задержанные так бы во дворе и остались. Их тут обложили как крыс. Мы перевели их в крыло, где сидят трансы и гомики, место было только там, но потом пришлось тех дополнительно изолировать, чтобы их не поубивали. У нас с утра попахивает бунтом. Ладно, что-то я заболтался, ты сейчас с меня денег потребуешь за внимание. Твой парень вон тот, в синем свитере.
Он указывает пальцем на сидящего на скамейке темноволосого мужчину, у ног которого лежит рюкзак. Виржини с облегчением выдыхает, поняв, что тот не силен физически. На нем кроссовки и дешевые джинсы. Он обхватил голову руками, поставил локти на бедра. Она знает, что непременно задержала бы его, встреться он ей во время рейда на Лионском вокзале. Она научилась обращать внимание на тех, кого никто не замечает, на нелегалов с неприметными лицами, невидимых в толпе, старающихся ни с кем не встречаться взглядом, чтобы их не запомнили.
– Он уже забрал все вещи и документы.
Таджик украдкой смотрит на них. Легкая добыча для организаторов незаконного перехода границы.
– Он нормально себя чувствует? – спрашивает Виржини.
– Ну, если он перед выходом не выпил бутылку шампуня…
– Врач его смотрел?
– Он чист. Держи, это для службы экстрадиции в Руасси.
Он передает ей большой запечатанный коричневый конверт. Снаружи к нему прикреплено предписание с данными рейса, вылетающего в Стамбул. Служащий выходит из-за перегородки, подводит Виржини к задержанному, будто желая представить их друг другу.
– Вы знаете, куда вас повезут? – спрашивает он мужчину, который успел выпрямиться и теперь сидит, прислонившись спиной к стене.
Таджик не меняется в лице. У него потухший взгляд. Это типичный южанин: высокие скулы, черные брови.
– Он ничего не понимает, – предупреждает служащий. – Вы знаете, куда вас повезут? – громко повторяет он. – Вас повезут в аэропорт и посадят в самолет до Турции. Вы сделаете пересадку в Стамбуле. Оттуда вас отправят самолетом в Таджикистан. Вы что-то имеете против? Нет? Вот и прекрасно.
– Мы повезем вас в наручниках, – предупреждает Виржини и знаком просит мужчину подняться.
Она сгибает руки перед собой, сжав кулаки, чтобы он понял, что делать. Он повторяет ее движение, протягивает ей запястья. Она надевает на него наручники, сковав ему руки спереди, а не сзади, чтобы в пути у него не болела спина. Поднимает его крошечный рюкзак, жестом прощается со светловолосым служащим и берет задержанного за локоть. Ее пальцы нащупывают под свитером до невозможности костлявую руку.
8
Они окунаются в горячий, пряный от пожара воздух. Растрепанная женщина лет пятидесяти замечает задержанного, подходит к ступенькам, поднимает руку, желая их остановить.
– Вы же не повезете его в аэропорт?
– Повезу, – говорит Виржини.
– Вы шутите? Сегодня мы направили в Европейский суд по правам человека запрос об отмене экстрадиции. Мы ждем ответа. Если нужно, они пришлют факс завтра утром.
Женщина часто моргает от усталости.
– Почему сегодня? Вы что, не можете дождаться ответа из суда?
– Да я впервые об этом слышу!
Кажется, женщина совершенно растеряна из-за происходящего – из-за криков, перемещений задержанных, внезапной экстрадиции. Виржини понимает, что перед ней, скорее всего, сотрудница социальной службы, опытная и совершенно безумная сутяжница, из тех, кто сводит с ума судей бесконечными жалобами и апелляциями.
– Говняная у вас работа! – горько бросает женщина, качая головой.
– Я делаю, что должна. А вы вообще кто?
– Я работаю в Центре, на АОСУСМ
[6].
Она не поясняет, что такое АОСУСМ, будто это само собой разумеется. Она явно пытается задержать Виржини.
– Почему его не сопровождают обычные конвоиры? – спрашивает она, отчаянно пытаясь найти лазейку.
– Мы из полиции XII округа, нас вызвали в качестве подкрепления из-за пожара.
Виржини и женщина смотрят друг на друга, каждая играет свою роль. Одна – в форме национальной полиции, с пистолетом на боку, со стянутыми в хвост волосами, другая – в белой блузке, с морщинами на шее, с растрепавшейся прической, с тонкими кольцами в ушах. Виржини не может даже злиться на нее. Экстрадиция этого человека – последняя капля, переполнившая чашу ее отчаяния. Женщина вновь принимается вполголоса на чем свет поносить полицию, но, вероятно, видит по лицу Виржини, что делать этого не стоит – не здесь, не сейчас. Она берет себя в руки, качает головой.
– Асомидин Тохиров. Его зовут Асомидин Тохиров. Он сообщил о насильственном вывозе рабочих из Таджикистана, о рабских условиях, в которых они вынуждены работать на стройках в России. Он и сам был там. Его вывезли из Таджикистана и заставили работать на стройке, но ему удалось сбежать, вернуться домой.
Виржини знает, что зря тратит время, что ей не следует обращать на эту женщину никакого внимания. Они и так уже разговаривают слишком долго. В кармане снова вибрирует телефон.
– Это торговля людьми, если хотите, настоящий заговор, в котором были замешаны очень многие. Как только он сообщил об этом прессе, его тут же задержала таджикская полиция. Его несколько дней пытали. Он чудом выбрался оттуда живым. Ему удалось снова сбежать, перейти российскую границу. Он пересек всю Европу, шел пешком, ехал на автобусах, попутках, поездах, грузовиках…
Кажется, она по-настоящему увлечена тем, о чем рассказывает.
– Ему нельзя уезжать. Мы подали запрос, но его отклонили. Бюрократические процедуры сыграли против него. В ФБЗБЛГ
[7] ему не поверили. Мы подали ходатайство в ГСППУ
[8], но они тоже не поверили.
