– В его деле мне не все понятно, – заметил Эрик. – Почему они решили его экстрадировать, зная, что, как только он вернется домой, его укокошат? Вот подумай.
– Это бюрократические проволочки.
– А, ну конечно.
– Так сказала та женщина.
11
– Вожу я плохо, зато быстро, – предупреждает Аристид и газует, выезжая на бульвар Страсбур.
Он добавляет, что не рад оказаться за рулем «Рено» в тот редкий раз, когда им нужно ехать не в соседний квартал, а чуточку дальше. Он пытается завязать разговор, снова вспоминает про «Форд Фокус» – к его огромному сожалению, администрация больше их не закупает.
– Помните, они еще так урчали на ходу, и все прохожие оборачивались. Они надежнее, прочнее, и двигатель у них что надо.
– В некоторых отделах еще работают на «Мондео», – замечает Эрик.
Им самим было бы проще, не знай они, что сейчас делают. Теперь Виржини понимает, почему конверты запечатывают. Коллеги-конвоиры из СТКЗ не изучают их содержимое и потому лучше работают. Сочувствие не позволяет действовать эффективно. Дистанцироваться куда правильнее. Чувства не дают идти вперед, мешают действовать рационально.
– Я, конечно, ничего не говорю, но он все время терся у кромки поля, ему в команду инвалидов надо, а не в профессиональный спорт, – бросает Аристид.
– Да у них в запасе никого не осталось, – вдруг распаляется Эрик. – Не было у них других вариантов, они могли выпустить только Гризманна. Что тут говорить.
Слова отдают мертвечиной, падают в пустоту, словно формы, лишенные всякого смысла. Они подводят итоги, перепроверяют, да, действительно, это невероятно, это двойное наказание, они размышляют, ну ладно, они молодцы, делают свою работу, они справятся или нет, и все тут, я хочу сказать, офигеть, можно лишиться руки, глаза, почки, надо заправиться, нет, главное – поорать погромче, забросать тишину бессмысленными словами, пустыми фразами, заполнить паузы, создать шумовой фон, хотя никто ничего не говорит. Но уже слишком поздно. Разговор уже валится на землю, не заметив подставленной смертью подножки. Они не могут больше вести себя так, словно не знают. Не могут делать вид, что яд сомнений не начал действовать. К середине бульвара Страсбур, к заправке «Тоталь», в машине воцаряется тишина. Вдали горят огни – это Нейи-Плезанс или даже Нейи-сюр-Марн.
Она думала, что сумеет со всем справиться: родила, завела любовника, сделала аборт и как ни в чем не бывало вернулась к работе. Но смятение растет, расползается по телу. Она – та, кто приносит беду. Это просто недоразумение. Я никогда не ношу с собой документы, потому что боюсь их потерять. Я не пристегнулась, потому что не успела даже тронуться с места. Я проехала не на красный, а на желтый. Я не говорила по телефону, я слушала сообщения. Недоразумение, да-да, в духе оправданий, которые она слышит на протяжении всего дня. Эрик отодвинет сиденье назад, положит ноги на торпеду. В бардачке найдутся забытые мятные конфеты и пара компакт-дисков. На берегу океана их будут ждать друзья. Приморские сосны и Далида. Диастола и систола. Они поедут в отпуск к морю. Трое друзей – вот кем они будут казаться. Никому даже в голову не придет, что они из полиции.
12
Справа, перед мостом через железную дорогу, вырастает магазин «Диа». Вывеска дисконт-супермаркета и виднеющийся из-под подголовника крепкий затылок Аристида воскрешают в памяти его квартиру.
Виржини не понимает, как он мог пригласить ее туда, ни о чем не предупредив. Ей стало за него стыдно, она тут же поняла, что зря согласилась, хотела развернуться и уйти – словно уже сама обстановка в его жилище громко кричала ей о том, что сейчас случится. Обыденность и пошлость измены поглотили ее с головой. Она в жизни не видела более печальной, необжитой квартиры. Надо было насторожиться еще в вестибюле здания, украшенном талисманом фэн-шуй из черной гальки, в обшитом звуконепроницаемыми панелями коридоре, где свет загорался автоматически – как порой бывает в гостиницах. Аристид жил в новом доме, высота потолков была рассчитана строго по нормам до сантиметра.
Квартира Аристида: две комнаты с плиточным полом, обставленные случайной мебелью, – ящики с меламиновым покрытием, полки из «Икеи», африканские барабаны, небольшой музыкальный центр, черная пластиковая стойка для компакт-дисков. Кухонная мебель с отделкой под дерево – здесь явно никто не готовил: электроплитка, холодильник, рыбные палочки. В ванной душевая кабина с синтетической шторкой, где Аристид мылся шампунем, когда заканчивалось мыло, – как раз пора было пополнить запасы. Тут и там в свете энергосберегающих лампочек уже второй год пылились неразобранные после переезда коробки. В шкафчиках на кухне никогда не было ни чая, ни кофе. Новая, плохо проветриваемая квартира с отличной звукоизоляцией: соседей словно вообще не существует.
Перешагнув через порог, Виржини почувствовала себя такой бестактной, словно пролезла Аристиду прямо в душу. Она обнаружила его слабое место: он явно не знал, кто он такой. Его квартира обозначила непреодолимую пропасть, разделившую их раз и навсегда, – такой же пропастью стали бы противоположные политические взгляды или слишком явная разница в возрасте. Тогда-то она осознала, что они никогда не будут вместе, что она никогда не сможет по-настоящему его полюбить, что пропасть слишком велика. Она наблюдала за ним со спокойствием энтомолога, желая контролировать ситуацию, оставаться собой, не позволять себе лишнего. Это было глупо – ведь она прекрасно знала, что произойдет, но не могла расслабиться, смириться с тем, что уже оказалась здесь, решила пойти за ним. Она все еще внутренне сопротивлялась, как всегда портила себе все удовольствие.
Но едва Аристид разделся, как квартира преобразилась, заиграла всеми красками. Его сияющая мужественность давала больше света, чем энергосберегающие лампочки 18Вт = 75Вт. Она расхохоталась, когда он появился в комнате совершенно голый вслед за своим торчащим членом, опередившим его на долю секунды. Он вдруг заговорил с ней о чем-то отвлеченном, с невинным видом стал показывать мастерскую, не обращая внимания на свою очевидную, стойкую эрекцию: его пенис напоминал ручку чемодана, за которую ей так и хотелось ухватиться. Он сменил тему, и от одного взгляда на его тело у Виржини потемнело в глазах. Она рассмеялась его непринужденности, наконец сдалась, позволила себе разглядывать этого красавца, словно сошедшего с картинки в учебнике анатомии, – с лепным торсом и крепкими мышцами, которые она могла изучать и перечислять до бесконечности. Вот большая грудная и большая спинная мышцы. Вот дельтовидные мышцы, охватывающие плечо и помогающие ему вращаться. Ниже – ягодичные мышцы, вид которых ее совершенно одурманил. Бедра и икры окончательно свели ее с ума. Ее потрясли даже его ступни, крепкие, широкие, с выступающими венами. Он был слишком красив для реального человека. Она никогда не смогла бы насмотреться на это тело – и не была уверена, что заслужила его. Но он не дал ей времени на размышления. Тебе от меня не уйти, словно сказал он и обхватил ее за талию, принялся ласкать ей грудь. И в тот же миг Аристид перестал быть безжизненной фотографией, красавцем со страниц модного журнала: у Аристида был запах, Аристид обрел плоть, она увидела вблизи его кожу, тонкую, со множеством мелких изъянов. Он сжал ее в объятиях, и она растаяла, она готова была принять его таким, какой он есть, со всеми его глупостями, с его незрелостью, наглостью, с его стремлением выдать себя за того, кем он не является. Его широкие ладони сминали, отталкивали, доводили до безумия. Вцепившись ему в волосы, до боли кусая губы, она изучала саму себя, пока они занимались любовью, заставляла себя смотреть на происходящее со стороны, чтобы потом знать, что это действительно случилось. А затем, наконец, она забывалась, и он доводил ее до ослепляющих оргазмов, она хватала ртом воздух, а он падал рядом с ней, и она, словно тряпичная кукла в его руках, смеясь, угрожала, что подаст иск за надругательство над представителем сил правопорядка.
