Райдер подошел к окну и присел на широкий подоконник. Его измученный взгляд следил за мной. Я устроилась на краю кровати. Усталая улыбка тронула его губы.
– Я не знаю, с чего начать, – сказал он.
– С чего хочешь, – прошептала я, сжимая книгу, пока во мне боролись надежда и тревога.
Парень опустил голову.
– Думаю, я начну с твоего выступления Это было… это было красиво. Слова, что ты сказала, их глубокий смысл. Но самое красивое то, что ты вышла и сделала это. Я говорю искренне, Мэллори.
– Спасибо, – прошептала я.
– Я… я хотел поговорить с тобой еще до урока, но рад, что сначала выслушал твою речь. Потому что я и раньше знал, что ты права, но теперь окончательно в этом убедился.
Я сделала два вдоха.
– Ты была права, когда говорила обо мне, о том, как я отношусь к себе и другим. Ты права в том, что я первым отмахиваюсь от себя, прежде чем это сделают другие. Я никогда не задумывался об этом, но ты попала в точку. – Парень уронил руки на колени. – Странно. Знаешь, то, что ты сказала мне на похоронах… о Джейдене, и что это настоящее? Я… я только тебе могу признаться в этом, потому что ты поймешь, но я никогда не чувствовал себя настоящим. В некотором смысле, я до сих пор этого не чувствую.
– Понимаю. – Я крепче прижала к себе книгу. – Очень хорошо понимаю.
Он поднял ресницы, и меня пронзил его взгляд.
– Я знаю. Мы оба были этим чертовым кроликом. – Райдер хрипло засмеялся. – Я сидел на похоронах в субботу и… думал обо всем. Думал о том, как несправедливо, что Джейден лежит в этом проклятом гробу, и тогда у меня в голове что‑то щелкнуло. До меня дошло, что я живу так, словно у меня ничего нет. Ни семьи. Ни возможностей. Никого, кому действительно не все равно, есть я или нет, и я смотрел на Джейдена, сидя рядом с его братом и бабушкой, и… – Его голос дрогнул, и у меня сжалось сердце. – У Джейдена была семья. Были возможности. Ты понимаешь? Рядом с ним было много людей, которые заботились о нем, которым было до него дело, и все же он встретил смерть на этих проклятых улицах.
Райдер пробежался рукой по волосам.
– А я остался жив. Мне так чертовски повезло, потому что я ничего не боялся. Генри мог запросто убить меня.
Я судорожно вздохнула. Он прав. Я все время боялась, что Генри забьет его до смерти.
– Когда дружки Генри приходили… за мной, я обычно думал, что это мне в наказание, знаешь? Что я в чем‑то виноват…
– Что? Ты ни в чем не виноват, Райдер. Ни в чем.
– Я знаю, но иногда у меня в голове… бог знает что. Все наперекосяк. – Парень помолчал. – И, когда я жил в том приюте, мне было на все наплевать. Я бил морды старшим. Меня самого избивали в кровь, но мне было плевать. К тому времени, как появилась миссис Луна, было слишком поздно что‑то во мне менять. Она пыталась. Она действительно пыталась – и до сих пор пытается, и я наделал столько глупостей, что сам удивляюсь, как остался жив.
Его слова отозвались во мне болью. И напугали до смерти.
– Джейден всего‑то пару раз оступился, и он мертв. А я… все еще здесь. – Райдер опустил голову и вздохнул. – У меня были такие возможности, какие другим и не снились, а я растратил их впустую и теперь всерьез задаюсь вопросом, не слишком ли поздно.
– Нет, – прошептала я и искренне верила в это.
Кадык дернулся, когда он тяжело сглотнул.
– После похорон я пошел домой и взял эту книгу. Я… я начал читать. Даже не знаю, почему, но я дошел до этой части, и я… Черт, меня проняло, понимаешь? Проняло правдой тех слов, что говорит Кожаная Лошадь. Стать настоящим – это больно. Быть любимым – это больно. Вот из чего состоит жизнь… и по‑другому попросту не бывает.
Опустив книгу на колени, я погладила рукой ее твердую глянцевую обложку, думая о словах Кожаной Лошади. Каждый мог истолковать их по‑своему. Для меня они были о том, как важно избавиться от страха собственного несовершенства. О том, как важно понять, что нет ничего плохого в желании быть нужным и любимым, в стремлении к тому, чтобы тебя слышали и замечали.
Мы с Райдером были очень похожи на того мальчишку и на кролика, который хотел стать настоящим. Долгое время мы жили, полагаясь друг на друга. Нас действительно выбросило на обочину, нелюбимых и никому не нужных. А нам всего‑то хотелось внимания, заботы и любви. Мы хотели чувствовать себя настоящими. И оба боялись противоположного. Для некоторых противоположное означало смерть, но для меня – для нас – это значило застрять навсегда. Никогда не меняться. Никогда не увидеть себя и этот мир другими.
– Мне не наплевать, – продолжил Райдер хриплым голосом. – Мне действительно не все равно. Я не хочу оставаться таким навсегда.
Мой взгляд устремился к нему.
– Я порвал с тобой, потому что думал, так будет лучше. Что ты в конце концов найдешь кого‑то без заморочек, с будущим. Кто не застрял в своем прошлом. Все перепуталось у меня в голове. И до сих пор сумбур. Но я пытаюсь – правда, пытаюсь – это изменить.
Я замерла.
– Я знаю, ты можешь никогда не простить меня за то, что я тебя обидел. Я могу это понять. Я смогу понять и то, что ты не захочешь возиться со мной, пока я буду пытаться стать лучше, но я… я хочу быть тем, кого ты заслуживаешь.
О, мой…
– Я хочу быть парнем с будущим, с пониманием самого себя и с надеждой в душе, – признался Райдер, сползая к краю подоконника. Его взгляд встретился с моим взглядом, и в этих красивых глазах блеснули слезы, от которых разрывалось мое сердце. – Я хочу быть достойным твоей любви и клянусь, если ты выберешь меня, я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть таким человеком. Я никогда не перестану пытаться. Никогда.
О боже, боже мой…
– И я хочу, чтобы ты знала, что я услышал все, что ты сказала в своей речи, – добавил Райдер слегка срывающимся голосом. – Возможно, когда‑то давно я спасал тебя, но теперь ты спасаешь меня.
Мое сердце споткнулось, а потом застучало сильнее. Я откликнулась не раздумывая. Положив книгу на кровать, я бросилась к Райдеру, как только он оторвался от подоконника. Мы столкнулись. Я обвила его руками, и мы опустились на пол, так что я оказалась у него на коленях, и он обнимал меня, зарывшись лицом в ложбинку у моей шеи. Я чувствовала, как дрожь пробегает по его телу, а потом он содрогнулся в моих руках. Я крепко держала его, пока он рассыпался на куски, вытряхивая из себя все, что копилось в нем годами. Я прошла вместе с ним через это очищение, не выпуская его из рук.
А потом я собрала Райдера заново.
Эпилог
Пульт от телевизора дразнил меня, валяясь на толстой подушке дивана рядом с подносом, на котором стояли два стакана и тарелка с почти не тронутыми крендельками. Все, что от меня требовалось, это привстать и протянуть руку. Я могла бы схватить его, и тогда мне больше не пришлось бы смотреть этот дурацкий баскетбол.
