Райдер повернулся к своей девушке.
– Встретимся на улице, ладно? – бросил он нам.
– Конечно, – пробормотал Гектор и подхватил меня, застывшую на месте, под локоть. – Пойдем.
Я позволила Гектору увести меня из класса. Мы не проронили ни слова до самой улицы. Я хотела поговорить о том, что произошло на наших глазах, но, как обычно, промолчала. Хотя и ругала себя. Я же могла говорить. И на уроке мы общались. Что мне мешало сделать это сейчас? Это было несложно.
Мы направились к парковке, и я, сцепив руки, смотрела в спины идущих впереди ребят, мысленно беседуя с Карлом и Розой. Или даже с Райдером. Слова складывались медленно, как будто нехотя, из‑под палки.
– Может… мне не стоит ехать.
Вот.
Я сказала это.
Слава младенцу Иисусу.
И всем малюткам.
Если моя «разговорчивость» его и удивила, виду парень не показал.
– Не вижу причин, почему бы тебе не поехать.
Остановившись возле его «эскорта», я посмотрела на Гектора. В животе все стянулось в узел. Разговор давался с трудом, как бы я себя ни обманывала.
– Я… могу назвать… главную причину… почему.
Он усмехнулся, открывая дверцу машины и бросая сумку с книгами на заднее сиденье.
– Пейдж?
Я кивнула.
Он хмыкнул, но я не находила в этом ничего смешного. Гектор подошел ко мне и остановился, прислонившись к водительской дверце.
– Не думаю, что Райдер сам знает, что делает. Он вообще никогда не знает, что делает.
Я нахмурилась.
– В каком смысле?
Гектор вгляделся в мое лицо и рассмеялся себе под нос.
– Просто мысли вслух. – Он помолчал, почесывая подбородок. – Знаешь, раньше ко второй неделе очередного года Райдер успевал схлопотать как минимум два временных исключения из школы. А в этом году он просто паинька.
Мне это совсем не понравилось, но радовало то, что все в прошлом.
– Обычно он выходил рисовать каждую ночь, если не работал в гараже, – продолжил парень, поглядывая на дорожку и проверяя, не идет ли Райдер. – Он не проводил все свободное время с Пейдж, понимаешь?
Я совершенно ничего не понимала.
– Не подумай, он уважительно относится к моей abuelita, но Райдер всегда был…
– Был… каким? – спросила я, смахивая с лица прядь волос.
Его глаза цвета мха остановились на мне.
– Он всегда как будто здесь , но в то же время где‑то далеко отсюда.
Я знала, что это такое.
Сердце сжалось, когда я уставилась на замасленный асфальт. Ты здесь, но тебя здесь нет. Ты существуешь, но не живешь. Мне было знакомо это чувство. Я жила с ним несколько лет. Иногда мне казалось, что я до сих пор томлюсь в нем, как в тяжелом и тесном пальто, застегнутом на все пуговицы. Я даже не догадывалась, что Райдер испытывает то же самое и что другие замечают это в нем.
И от этого… мне стало грустно.
– Вон он идет. – Гектор оттолкнулся от автомобиля.
Подняв голову, я увидела Райдера, бегущего трусцой по дорожке. Приближаясь к нам, он перешел на шаг. Пейдж рядом с ним не оказалось. Пока Гектор садился в машину, я искала в лице Райдера хоть какой‑то намек на то, что произошло между ними. Но его каменная челюсть не выдавала никаких эмоций.
У меня пересохло в горле.
– Все… в порядке?
Райдер нахмурился.
– Да.
– Может, я…
– Не надо. – Он шагнул ко мне, наклонив голову. – Я знаю, что ты собираешься сказать. Не надо. То, что там произошло, никак не связано с тобой.
Я продолжала стоять.
– Это… все из‑за меня.
Райдер отвернулся, и мышца задергалась на его скуле. Потом он заговорил.
– Ты права. В каком‑то смысле, ты права. Но это не меняет того, что Гектор пригласил тебя, как и того, что я хочу, чтобы ты поехала с нами.
Опустилось стекло водительского окошка, и Гектор высунул голову.
– Эй, вы едете?
Я посмотрела на Райдера все еще неуверенно.
Пожалуйста.
Он не произнес это вслух. Он произнес это одними губами.
Я поехала.
Через двадцать минут я уже сидела в небольшой закусочной, которая находилась всего в паре километров от школы. Судя по интерьеру, вместо закусочной здесь когда‑то находилась самая настоящая пожарная часть, что, очевидно, и объясняло ее название
[27]. Все здесь дышало стариной – от винтажных фотографий на стенах до красных виниловых кабинок. Это создавало ощущение домашнего уюта, и казалось, что вот‑вот пожилая женщина за кассой накричит на своего сына, который хлопочет на кухне.
Кто знает, было ли это семейное заведение, а, может, у несчастной с виду женщины, примостившейся на табуретке, вовсе нет детей, но само место рождало именно такое чувство.
И мне здесь нравилось.
Все мы заказали практически одно и то же – гамбургеры и жареную картошку. Мы с Райдером еще добавили сыр, а Гектор – все приправы, какие только есть на свете. Еда оказалась вкусной, даже не сравнить с той, что я насильно впихивала в себя в школьной столовой.
Я не жалела о том, что пошла. Даже радовалась.
Да и на самом деле у меня как будто не было причины не пойти. Я прекрасно проводила время, слушая, как парни подкалывают друг друга. Иногда Гектор скатывался на пуэрториканский диалект, и Райдер отвечал ему тем же. У меня сложилось впечатление, что они оскорбляют друг друга. Я узнала, что cállate означает «заткнись», и это словечко часто проскальзывало в их перепалке.
Я держала свой телефон в сумке. По пути сюда я отправила Розе сообщение о том, что иду перекусить с друзьями, а потом приеду домой. Короткая эсэмэска – текст, который миллионы обычных подростков, вероятно, посылают своим родителям каждый день, но для меня совершенно новый опыт, – вызвала у меня эйфорию, и я перевела телефон в беззвучный режим, чтобы не дергаться, если вдруг Роза попытается связаться со мной. Телефон завибрировал в сумке уже минут через пятнадцать. Я не стала заглядывать в экран, и без того зная, что это Роза или Карл. Я решила, что дома скажу им, что была за рулем и не могла ответить.
На душе скребли кошки – из‑за вынужденного вранья.
Правда, это не помешало мне наслаждаться моментом.
Гектор откинулся на спинку диванчика, поглаживая плоский живот.
– О, черт, как же классно. Я мог бы жить только на их бургерах.
