Мой провал за обедом уже казался далеким прошлым. Я жила настоящим, следила за каждым своим вздохом и, не в силах сдержаться, то и дело косилась налево.
Мой взгляд столкнулся с его взглядом, и у меня перехватило дыхание. Раньше я умела читать по его лицу. Но сейчас? Его лицо оставалось совершенно бесстрастным. Счастлив ли он? Сердится? Грустит? Или он в замешательстве так же, как и я? Трудно сказать, но, во всяком случае, он не пытался скрывать, что смотрит на меня.
Тепло прилило к моим щекам, когда я отвела взгляд и почему‑то задержала его на девушке, что сидела рядом с ним. Она смотрела на учителя, и ее губы сложились в тонкую, твердую линию. Мне бросились в глаза ее руки, сжатые в кулаки. Я снова отвернулась.
Прошло минут пять, прежде чем я не выдержала и опять украдкой покосилась на него. Он не смотрел в мою сторону, но его челюсть была напряжена, и мышца дергалась на щеке. Я таращилась на него, как круглая идиотка, больше не способная ни на что.
Когда мы были маленькими, все говорили, что он вырастет настоящим красавцем, от которого будет дух захватывать. Для этого у него были все данные – большие глаза, выразительный рот, крепкое телосложение. Иногда это… оборачивалось против него. Ему доставалось внимание всякого рода. Мистер Генри, казалось, хотел разбить его, как ценную фарфоровую вазу. В доме часто появлялись всякие мужчины. Некоторые из них… проявляли к нему нездоровый интерес.
Во рту пересохло от этих мыслей, и я прогнала их прочь. Не стоило так млеть от его привлекательности, но, как сказала бы Эйнсли, от него действительно можно сойти с ума.
Пока мистер Сантос раздавал карточки – видимо, я прослушала, с какой целью, – сидевший впереди парень снова обернулся и устремил на него прямой взгляд своих зеленоватых глаз.
– Ты свободен после школы?
Я ничего не могла с собой поделать. Мой взгляд метнулся к нему . Поджав губы и сложив руки на груди, он коротко кивнул.
Парень вскинул темные брови и покосился в сторону мистера Сантоса.
– Нам нужно поговорить с Джейденом.
Джейден? Я вспомнила парня, которого чуть не сшибла в коридоре.
Девушка прислушалась, склонив голову набок.
– Заметано, Гектор, – резко ответил он, и я поразилась тому, насколько глубоким стал его голос. Прошло мгновение, и он снова посмотрел на меня.
Вспыхнув, я отвернулась, но успела перехватить полный любопытства взгляд зеленых глаз Гектора. Остаток урока я упражнялась в подглядывании за ним, как будто хотела убедиться, что он никуда не исчез. Наверное, действовала я топорно, потому что девушка, которая сидела с другой стороны от него, а до этого весьма фамильярно к нему прикасалась, застукала меня за этим и не раз.
Минуты тикали, и я все сильнее мучилась от беспокойства, которое ворочалось в животе, как гадюка в ожидании подходящего момента для нападения.
Стальные тиски сжимали горло, угрожая перекрыть всякий доступ воздуха. Ледяной холод обжигал шею, пробираясь выше, к затылку. Дыхание сбилось, и накатило это – ощущение полной потери самоконтроля.
Дыши.
Я знала, что должна дышать.
Впившись ногтями в ладони, усилием воли я заставила себя вдохнуть, и сердце забилось ровнее. Когда я проходила курс психотерапии, доктор Тафт внушил мне, что на самом деле я не теряю контроль над своим телом, когда происходит нечто подобное. Все творится в моей голове, а панику обычно провоцируют громкие звуки или запахи, отбрасывающие меня в прошлое. Иногда я даже не догадывалась, что вызывает эти панические атаки.
Сегодня я точно знала, в чем причина.
Источник сидел рядом со мной. Эта паника была настоящей, потому что он был настоящим, и прошлое явилось вместе с ним, а не родилось в моем воспаленном сознании.
Что я ему скажу, когда прозвенит звонок и школьный день закончится? Четыре года прошло с той ночи. И захочет ли он разговаривать со мной? А если не захочет?
О боже.
Что, если мое появление в школе стало для него неприятной неожиданностью? Он… хлебнул много горя из‑за меня. Хотя случались и хорошие моменты за те десять лет, что мы провели вместе, немало было и плохого. Ох, как немало.
И да… мне будет хреново, если он встанет и выйдет из класса, не сказав больше ни слова, но, может, это и к лучшему. По крайней мере, теперь я знала, что он жив и невредим, и, кажется, у него даже есть девушка. Вполне возможно, что они встречаются. И значит, он счастлив, верно? Счастлив и здоров. Зная, что у него все в порядке, я могла с полным правом закрыть эту главу моей жизни.
Только вот я думала, что уже закрыла эту главу. Но теперь она снова открылась, возвращая меня к началу пути.
Когда прозвенел звонок, во мне сработал защитный механизм, как это бывало – о, так часто! – в прошлом. Я даже не сознавала, что делаю. Забытый инстинкт поднял голову, словно спящий дракон – инстинкт, который я подавляла в себе целых четыре года, но сегодня он снова заявил о себе.
Поднявшись, я схватила учебник и сумку. Мое сердце бешено колотилось, когда я заметалась между партами и, не оглядываясь, бросилась к выходу, не оставляя ему шанса уйти первым. Мои сандалии звонко шлепали по полу, когда я спешила по коридору, обгоняя медленно плетущихся школьников, на ходу запихивая учебник в сумку. Наверное, со стороны я выглядела идиоткой. Но я и чувствовала себя идиоткой.
Я вырвалась на улицу, под жаркое солнце. Опустив голову, я чуть ли не бежала по дорожке к парковке, и мои руки дрожали, пока я сжимала и разжимала кулаки, разгоняя кровь, застывшую в запястьях. Кончики пальцев покалывало.
Впереди сверкнула серебристая «хонда», и у меня вырвался рваный вздох. Сейчас я поеду домой и…
– Мэллори.
Пульс подскочил при звуке моего имени, и я едва не споткнулась. До машины и спасительного бегства оставалось всего несколько шагов, но я медленно обернулась.
Он стоял возле красного внедорожника, которого не было на парковке сегодня утром, и я даже не заметила его, когда неслась к своей машине. В лучах солнца его обычно черные волосы казались каштановыми, кожа еще более смуглой, а черты лица резко очерченными. Мне вдруг захотелось задать ему столько вопросов. Что он делал все эти четыре года? Кто‑нибудь наконец усыновил его? Или он так и скитался по приютам?
И, самое главное, в безопасности ли он теперь?
Не все сиротские приюты плохи. И не все приемные родители оказываются монстрами. Взять хотя бы Карла и Розу. Добро, которое они несут, достойно благоговения. Они приняли меня в свою семью, но прежде мне и этому мальчику, что стоял сейчас передо мной, совсем не везло. Нас воспитывали худшие из людей, которым каким‑то образом удалось получить разрешение на опеку. Социальные службы вечно страдали от нехватки средств и персонала, и большинство из них старались как могли, но в их контроле оставалось слишком много прорех, чем и пользовались нечистоплотные опекуны, и мы стали их жертвами.
