К тому же при формировании ложных воспоминаний, как правило, не нужны такие детальные и подробные подсказки, как в исследовании Лофтус. Достаточно всего лишь нескольких наводящих вопросов. Например, вы видите, что к какому-то автомобилю подходит мужчина в синем пуховике, а вскоре после этого узнаете, что автомобиль был угнан. При опросе вы по меньшей мере скажете, что видели рядом с машиной человека в синей куртке. Если же вас спросят, в куртку какого цвета был одет человек, угнавший машину, то вы, как и большинство испытуемых, скорее всего, ответите, что похититель был одет в синюю куртку, и вспомните, что вы видели именно его.
Это указывает на одну серьезную опасность: например, если человека подозревают в насилии в отношении детей, а затем опрашивают людей, которые, будучи детьми, находились под его опекой, то эти люди могут внезапно прозреть и начать «вспоминать». Так не только рождаются ложные обвинения, но и сами опрашиваемые получают дополнительные психические травмы.
Во всех этих примерах мы видим развертывание трехэтапного процесса. На первом этапе что-то переживается, предсказывается или принимается на веру. По прошествии некоторого времени людям задают вопросы, касающиеся этих воспоминаний, или они вспоминаются сами по каким-то иным причинам. Воспоминание в таких случаях бывает довольно хрупким и может ассоциироваться с ложной информацией, что впоследствии приводит к возникновению ложных воспоминаний. Всякое воспоминание – это повторное отложение информации в долговременной памяти, и поэтому оно сначала неустойчиво, а затем прочно консолидируется. Это обстоятельство используют в психотерапии психических травм и страхов, но оно же может и само породить серьезные проблемы. Например, когда заметных личностей уличают во лжи. Была ли чиста совесть у Кристофа Даума или Яна Ульриха? Маловероятно, ибо воспоминания об употреблении сильнодействующих средств или допинга не могли полностью исчезнуть из памяти. Действительно ли Карл Теодор цу Гуттенберг думал, что он нечисто сработал, а не просто переписал несколько страниц? Это вполне мыслимо. Действительно ли Дональд Трамп и его последователи помнили, что видели в Нью-Джерси после 11 сентября 2001 года толпы ликующих мусульман? Да, это вполне вероятно. Дело в том, что картины и травмирующие события очень легко становятся предметами ложных воспоминаний. Да, в то время по телевидению показывали, как в некоторых арабских странах мусульмане радовались несчастью, и люди могли перенести эти картины в свое окружение. Исследования с помощью детектора лжи иногда помогают выявлять людей, которые железно убеждены в том, что их ложные воспоминания на сто процентов соответствуют действительности.
Взгляните на эту картину места преступления. Позже вас допросят как свидетеля
Особая обстановка, которая порождает этот феномен, складывается в суде. Поэтому показания свидетелей надо оценивать с некоторой долей скепсиса. Тем не менее во многих случаях показания свидетелей являются самыми важными источниками информации. Даже если отвлечься от проблем, связанных с тем, что свидетели порой преднамеренно или непреднамеренно лгут, хотят выглядеть значительнее, чем на самом деле, или не могут быть объективными в силу того, что пострадали от преступления, здесь очень важную роль играют все перечисленные выше эффекты, порождающие ложные воспоминания. Именно эту ситуацию исследовала сначала Элизабет Лофтус со своей группой. Естественно, что каждый добросовестный судья избегает задавать наводящие вопросы. Однако судья не может знать, какие вопросы задавали свидетелям полицейские следователи и адвокаты и что эти вопросы сделали с памятью свидетелей или очевидцев. Так же как в случае воспоминаний о событиях, связанных с трагедией 11 сентября, наблюдение происшествий, как правило, происходит в стрессовой или даже травмирующей ситуации. Ложные показания свидетелей – самая частая причина вынесения ошибочных приговоров.
Насколько уязвимы воспоминания, можно пояснить на наглядных примерах. Так, например, свидетели дорожно-транспортных происшествий склонны завышать скорости машин, когда полицейские спрашивают, как быстро двигались машины, которые «влетели» друг в друга, и склонны занижать скорость, если полицейские спрашивают о скоростях машин, которые просто «въехали друг в друга». Если свидетель ограбления случайно слышит, как полицейский говорит по рации: «Мы взяли какого-то типа в красной куртке», то он впоследствии может отчетливо «вспомнить», что преступник был одет в красную куртку, хотя на самом деле ничего подобного не видел. На следующее утро в газетах можно будет прочесть: «Свидетели видели на месте преступления человека в красной куртке».
Особенно важную роль в этих делах играет время. Во время первого допроса свидетели чаще всего хорошо осознают свою неуверенность. «Преступник был, кажется, в бейсболке». Через несколько дней, во время основательного допроса в полицейском участке, тот же свидетель может уверенно сказать: «Я уверен, что преступник был в бейсболке». Многочисленные припоминания ведут к упрочению и консолидации памяти, и на судебном процессе свидетель уже с полной уверенностью в своей правоте говорит: «Я точно помню, что на голове преступника была бейсболка». Специалисты советуют полицейским уже во время первого допроса спрашивать свидетелей, насколько они уверены в достоверности своих показаний. По большей части эти первые протоколы составляет только полицейский на месте преступления, и только месяцы спустя к опросу свидетелей приступает адвокат, который, как правило, начинает интересоваться достоверностью свидетельских показаний уже после того, как она считается установленной – правильно или нет.
Особенно критическим должно быть отношение к очным ставкам. Исследования показывают, что двое из троих свидетелей обнаруживают преступника там, где его нет. Из смеси предубеждения, ложного воспоминания и подсознательной регистрации человека, который нервничает больше других (и это вполне естественно для тех, кого несправедливо подозревают в совершении преступления), рождается восклицание: «Вот он!» – и полицейские и судьи на сто процентов убеждаются в том, что преступник изобличен.
Не значит ли это, что показания свидетелей полностью бесполезны? Конечно же нет. Лабораторные научные исследования на эту тему заключаются в том, что исследователи сначала вызывают у человека ложные воспоминания, а затем показывают, что они, вне всякого сомнения, могут иметь место. Однако и в собственно исследованиях, в которых испытуемым постоянно напоминают о событиях из их детства, которые никогда не происходили в действительности, обманывается всего лишь четверть испытуемых. В более поздних исследованиях процент таких стал выше. Дело в том, что исследователи оптимизировали технику опроса с тем, чтобы достигать лучшей результативности, хотя в полиции таких вопросов не задают, так как они просто не приходят в голову простым смертным.
Речь, таким образом, идет не о том, чтобы отвергать свидетельские показания как таковые. Тем не менее в США в 1990-х годах имели место несколько громких судебных процессов, в ходе которых некоторые люди утверждали, будто во время сеансов психотерапии у них в голове всплыли долго подавляемые воспоминания о жестоком обращении в детстве и теперь они готовы подать судебные иски против виновников. К этим воспоминаниям стоило бы отнестись с должным скепсисом, так как повторяющийся в течение многих лет расспрос может породить вполне определенное воспоминание, не имеющее ничего общего с действительностью. Отличить здесь истину от непреднамеренной лжи попросту невозможно. Нам всем полезно будет знать, что наши воспоминания – это не видеофильмы, они могут быть и ложными. Полицейских надо лучше учить тому, как опрашивать свидетелей и чего надо избегать при расспросах. Тогда память свидетеля можно будет с большей достоверностью использовать как важный источник информации.
