III. Наследие 1970-х годов: кризис капитализма
Ах, Гертруда, беды,
Когда идут, идут не в одиночку,
А толпами.
Уильям Шекспир. Гамлет
Послевоенный подъем окончился, и в жизни западного капитализма началась темная полоса. К 1970-м годам экономическая наука столкнулась с четырьмя вызовами, каждый из которых отражал события, нарушившие прежний ход экономической жизни.
Во-первых, благополучное сочетание уверенного экономического роста и устойчивых цен сменилось обескураживающе медленным ростом и даже рецессией (ситуация, когда ВВП снижается в течение длительного периода, за который обычно принимаются два квартала подряд), а также высокой и все ускоряющейся инфляцией. Этот неприглядный феномен получил такое же неблагозвучное имя – стагфляция. Становилось очевидно, что привычные инструменты управления экономикой не просто не улучшают, но только усугубляют положение вещей. По всей видимости, иного способа сократить инфляцию до приемлемых значений, кроме серьезной рецессии, не существовало. Когда в 1973 г., а затем еще раз в 1975 г. страны – производители нефти, входящие в ОПЕК (где тон задают Саудовская Аравия и другие ближневосточные государства), резко подняли цены на нефть, рецессия стала неизбежной.
Вторым вызовом было обострение холодной войны. Сегодня мы понимаем, что 1950-е годы были ее высшей точкой, вспоминая при этом политический конформизм эпохи маккартизма, войну в Корее и параноидальную, но, как оказалось, вполне рабочую теорию взаимного уничтожения. Но современники, хотя и надеялись, что противостояние вот-вот кончится, все же видели, что оно тянется, не утихая, уже больше 20 лет, и они не знали, чего ждать от будущего. Хотя для диссидентов в коммунистических странах было ясно, что плановая экономика на краю пропасти, ее катастрофические результаты не были поняты на Западе еще в течение десятилетия, и причиной тому служила фиктивная статистика, выпускаемая Советским Союзом.
Третий вызов бросало нарождающееся природоохранное движение. В 1972 г. свет увидел влиятельный доклад «Пределы роста», где рисовалась мрачная картина последствий экономического роста и увеличения численности населения. В докладе содержался правдоподобный, но, как оказалось, фактически неверный вывод о том, что экспоненциальный рост ВВП вскоре упрется в границы природных ресурсов. Он предсказывал, что почти все минеральное сырье и источники энергии будут исчерпаны к 2070 г. Концепция «устойчивого роста» вошла в поле более широкой дискуссии по проблемам экономической политики. Самые мрачные прогнозы защитников окружающей среды того времени не сбылись, поскольку фаталисты не принимали в расчет, что цены подвижны, и возникают инновационные способы использования природных богатств, но представление, что между экологическими и экономическими целями может существовать противоречие, прочно закрепилось в сознании благодаря природоохранному движению 1970-х годов.
Наконец, к 1970-м годам большая часть бедных, развивающихся стран уже 10–20 лет была свободна от колониального правления, и их правительства успели получить в качестве иностранной помощи многие миллионы долларов (или рублей, если они находились в орбите влияния стран советского блока). И все-таки специалисты в области экономики развития, пребывавшие в уверенности, что механизм экономического роста им хорошо понятен, оказались неправы. Неудачи в экономическом развитии имели множество причин, в том числе превращение холодной войны в «горячие» военные конфликты на территории бывших колоний и повсеместную коррумпированность их правительств. Кроме того, возникло понимание, что экономическое развитие – это более тонкая материя, нежели просто ВВП и входящие в него компоненты. На первый план вышли ожидаемая продолжительность жизни, детская смертность и доступ к образованию и таким техническим достижениям, как электричество и средства связи; иными словами – уровень благосостояния, а не размер выпуска. Этот факт также стал неизменным источником затруднений для ВВП.
Едва ли возможно сказать, где среди этих четырех вызовов причина, а где следствие, но со всеми ними послевоенной экономической модели пришлось познакомиться одновременно – в начале 1970-х годов. Они слились воедино в капиталистический кризис, уступавший по глубине только Великой депрессии и великому финансовому кризису наших дней.
Стагфляция
1968 год стал знаковым. На улицах городов США, Франции и Чехословакии молодежь вступила в столкновения с полицией и войсками. По всему миру начался бурный рост национально-освободительных движений. В современном мире революции стали делать не отчаявшиеся бедняки, а люди, вкусившие плоды экономического процветания. Пропустить лекции, а вместо них пойти бросать камни в полицию и бегать от слезоточивого газа – это роскошь, доступная только тем молодым людям, которых жизнь не заставляет отчаянно искать работу. Схожим образом эксперименты с наркотиками, свободная любовь, освобождение себя как личности, самопознание – все это возможно лишь в процветающей экономике. К 1968 г. необычайно высокие темпы роста продолжались уже в течение четверти века.
Цифры ВВП позволяют оценить масштаб изменений: уровень жизни в западных странах утроился по сравнению с 1950 г.
[53] Как следствие, безработица упала до рекордно низких значений. Найти работу мог каждый, стоило ему только захотеть. Мужчина мог прокормить семью в одиночку, имея достаточно стабильное, хорошо оплачиваемое рабочее место и гарантированную пенсию. В 1970 г. в странах ОЭСР уровень безработицы составлял от 0,5 до 4 % (можно сравнить это с 4 % в Швейцарии и 25 % в Греции и Испании в 2012 г.).
Но одни цифры ВВП не позволяют оценить благополучие, достигнутое по итогам послевоенного периода. Период с 1945 до конца 1960-х годов изобиловал открытиями: были найдены новые способы борьбы с некогда смертельными или тяжелыми по своим последствиям заболеваниями, такими как полиомиелит и оспа; изобретены пероральные контрацептивы; стали доступными гражданские перелеты и отдых за границей по выходным, цветное телевидение, телефоны, современная бытовая техника; были изобретены синтетические волокна, текстильные застежки, нейлон и т. д. Даже самые, казалось, мелкие вещи приводили к значительному повышению благосостояния потребителей. К примеру, фирма DuPont продала почти 8 тыс. пар нейлоновых колготок в первый же день их появления на рынке, 15 мая 1940 г., а к концу первого года продаж – 64 млн пар. Когда в следующем году запасы нейлоновой пряжи были пущены на потребности военной промышленности и колготки исчезли с прилавков, женское население было вне себя от ярости
[54].
Трудно переоценить, насколько сильно повлияли научно-технические открытия на повседневную жизнь того периода. Возможно, один пример даст более цельную картину. Пенициллин был лабораторно открыт в 1928 г. Александром Флемингом. В течение 1930-х годов были осуществлены его медицинские испытания. В 1942 г. спасительный антибиотик впервые поступил на рынок благодаря компании Merck: драгоценная доза в 5,5 г (что составляло половину от всего запаса препарата в США на тот момент) была использована для лечения пациента со стрептококковым заражением крови. К 1950 г. пенициллин вошел в массовое производство, и его цена упала до 4 центов за дозу, что было равно цене одной шестнадцатой галлона молока
[55]. Дело было не только в том, что инновации хлынули потоком, они становились доступными для большого числа людей. Как подметил историк экономики Дэвид Лэндес, в 1836 г. Натан Мейер Ротшильд был богатейшим человеком мира, но это не спасло его от смерти в результате заражения – антибиотиков тогда еще не изобрели
[56].
