Коммунистический блок
Каждая эпоха полна политических противоречий, но иногда по прошествии времени трудно бывает понять, в чем же они заключались. В ноябре 1989 г. Берлинская стена пала. Это событие стало символом внезапного, непредвиденного и полного краха коммунизма и его системы экономического планирования. Для нас это факт из прошлого, и сегодня может казаться, что такой исход был неизбежен. Но до того как это произошло, все выглядело иначе – никто не предвидел этого ни в 1979, ни в 1981 г., когда Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган одержали победу на выборах, ни уж тем более в 1970-е годы. В 1970 г. мир уже знал о преступлениях Сталина против своего народа, но о преступлениях Мао Цзэдуна еще не было известно. Что касается экономики, то даже эксперты, работавшие в разведывательных органах над анализом статистики стран коммунистического блока, не представляли, насколько сфальсифицированы имеющиеся у них данные о выпуске. Махинации с цифрами пронизывали все уровни экономики. Отдельные фабрики получали задания по выпуску от планирующих министерств. Эти задания были выражены количественно – столько-то штук телевизоров и пар обуви – и даже в килограммах и тоннах. Планы такого рода было легко выполнить. Неважно, что это будет за обувь, будет ли она прочной, удобной, подходить по размеру большинству людей или модно выглядеть. Неважно, сломается ли телевизор через шесть недель или у него будет постоянно отваливаться задняя панель. Поэтому при высоких инвестициях в тяжелую промышленность, военную отрасль и всякого рода престижные проекты, амбициозные экономические планы позволяли показывать впечатляющий рост выпуска. Для его измерения использовался не ВВП, а национальный доход (на момент распада СССР он составлял три четверти ВВП).
Официальная советская статистика показывала, что национальный выпуск растет быстрее, чем на Западе – на 5,7 % в год в первой половине 1970-х годов, на 4,3 % в год во второй; в 1960-х годах она изображала еще более высокий рост
[59]. С Запада за железный занавес, а особенно в Китай, мало кто мог попасть и лично испытать колоссальную разницу в уровне жизни. Хотя было известно, что люди в Восточной Европе мечтают о голубых джинсах и пластинках с популярной музыкой, ставших воплощением западной потребительской культуры, но психология удивительным образом противилась сделать естественный вывод о состоянии экономики коммунистических стран. Возможно, причина была в кризисе, который назрел в капиталистической экономике. Когда умоляешь о помощи МВФ, как это пришлось делать Великобритании, начинаешь ощущать, что Западу нечем особенно гордиться.
Вместо этого в 1970-е годы стал шириться раскол на правых и левых. Движения, добивавшиеся свободы, расстались с индивидуализмом предыдущего десятилетия и становились все злее, порой переходя к насилию. Революционная политика была в моде: не ослабевал спрос на черно-красные плакаты с Че Геварой, который стал иконой для многочисленных студентов-почитателей. Профессора с головой ушли в критическую теорию, вдохновленную марксизмом. Она завела их в тупик и только теперь начала выветриваться с университетских кафедр. Профсоюзы становились гораздо агрессивнее. Забастовки происходили все чаще и чаще, даже в непривычных для этого США. В 15-ти промышленно развитых странах, не включая США, количество рабочих дней, потерянных из-за забастовок, в расчете на одного занятого, равнялось 1641 в 1960-х, 2586 в 1970-х, 1632 в 1980-х и 658 в 1990-х годах
[60]. Это способствовало победе Рейгана и Тэтчер и последующему ужесточению политики, в том числе суровому ограничению права на забастовку. Но опять же, так видится ситуация из сегодняшнего дня. Тогда в течение целого десятилетия казалось, что капиталистическая система больна.
Движение в защиту окружающей среды
Зелено-голубая Земля посреди черного космоса – это одно из самых запоминающихся и прекрасных изображений в человеческой истории. Впервые эта фотография была сделана в 1968 г. астронавтом Уильямом Андерсом с корабля «Апполон-8». Пробудил ли в нас новый взгляд на планету чувство ответственности, опекунства? Может быть и так.
В период с 1945 по 1970 г. мировой ВВП с поправкой на инфляцию вырос в 3 раза. В тот же период население мира выросло с 2,5 млрд до 4 млрд. Произошел потрясающий рост среднего уровня жизни, хотя в основном он был ограничен клубом богатых стран. В 1970 г. их было 22 (сейчас в ОЭСР входит 34). Впервые стали возникать опасения, что экономический рост вредит окружающей среде и планете в целом.
В ряде случаев у этих опасений были локальные поводы. К примеру, в 1962 г. в США вышла книга под названием «Молчаливая весна», где описывались последствия использования пестицидов для популяций птиц. Ее автором была Рэйчел Карсон, которую считают провозвестником природоохранного движения. В 1969 г. произошел случай на реке Кайахога, когда из-за загрязнения маслами и другим горючим мусором река загорелась. Был принят целый ряд мер по защите окружающей среды, в том числе закон 1972 г. о чистоте рек (он не имел значительного эффекта, как показал скандал в Лав-Канал
[61]). Но и в других западных странах увеличивалась обеспокоенность глобальной экологией. Космос позволил по-новому взглянуть на Землю. Возможно, процветание как таковое толкнуло к размышлениям о последствиях роста. В конце концов лишь после того, как люди достигают достаточного уровня дохода, чтобы обеспечить себя пищей, жильем и одеждой, получают достаточно свободного времени, чтобы читать и спорить, вопросы, выходящие за рамки сугубой повседневности, становятся предметом общего беспокойства.
Неистовый рост численности населения и потребляемых им ресурсов побудили Пола Эрлиха написать свой знаменитый памфлет – «Популяционная бомба». Он вышел в 1968 г. и вызвал настоящую бурю своими мрачными предсказаниями. Но впоследствии Эрлих проиграл свой спор с экономистом Джулианом Саймоном из Университета Мэриленда. В 1980 г. Саймон и Эрлих заключили пари: эколог мог выбрать на свое усмотрение любые пять товаров, а экономист гарантировал, что в течение 10 лет произойдет снижение их цен (с учетом инфляции). Саймон опирался на обычную для экономистов логику: если некий предмет становится редким из-за высокого спроса, его относительная цена вырастет, и люди постараются сократить его потребление и найти замену. Как следствие, рыночный механизм автоматически, путем ценовых ограничений и инноваций, ликвидирует дефицит ресурса. Эрлих выбрал пять видов металлов, которые, на его взгляд, должны были кончиться быстрее всего, а значит, их цены должны были вырасти быстрее всего. Но он проиграл: к концу десятилетия цены на каждый из товаров действительно упали. Этот известный пример высвечивает разницу между двумя типами анализа, на основе которых дается разный ответ на вопрос, опасен или нет экономический рост для окружающей среды. Люди, которые видят противоречие между более высоким ВВП и экологией, как правило, экстраполируют текущие неблагоприятные тенденции. Экономисты вроде Джулиана Саймона полагают, что люди, наблюдая ценовые сигналы, подстраивают свое поведение таким образом, что неблагоприятные тенденции исправляются. Подвести черту под эффектом, который за два с половиной века экономический рост оказал на глобальную экологию, – задача непростая; безусловно существенные изменения произошли по многим направлениям, от состава воздуха, до биологического разнообразия, загрязнения и использования ресурсов. В последней главе я вернусь к вопросу, отражает ли ВВП экологическую устойчивость роста.
