Книга Век испытаний, страница 22. Автор книги Сергей Богачев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Век испытаний»

Cтраница 22

Енукидзе встал и в задумчивости пошёл вдоль длинного стола.

— Ну что же, товарищи… Не доверять мнению чекистов мы не можем… Проведена большая работа, опрошено множество людей, с материалами мы ознакомлены. Пришла пора определяться и держать отчёт о нашей работе перед товарищем Лениным и Советом народных комиссаров.

Кузьма Ремизов сел на место, а Енукидзе продолжил:

— Скажите, товарищ Ремизов… — Тот опять поднялся, но Авель жестом попросил его присесть. — Значат ли ваши выводы о произошедшем, что никто не наказан, не арестован и так далее?

— Товарищ Енукидзе, все задержанные по данному делу отпущены после выяснения обстоятельств аварии. У Чрезвычайной комиссии к ним нет вопросов.

— Вот это хорошо. Вот это правильно. Тогда мы с вами можем голосовать за итоговый документ…


Одиночество

Москва была неприветлива. Москва кололась иголками снега с дождём и била по щекам ветром. Пять месяцев она искала мужа. Харьков, Ростов, Тула, Москва — нигде никто не знал Павла Черепанова. Только месяц назад благодаря дядьке Степану ей удалось найти ниточку. Якобы Павел в Лефортовской тюрьме.

О том, что он арестован, ей не сообщили. Павел просто пропал летом прошлого года. Должен был быть в Туле с товарищем Артёмом. Потом, когда узнала, что Фёдор Андреич погиб, долго и горько плакала. Среди погибших Павел не значился, но и дома не появился. Дядька Степан всё утешал её, всё рассказывал, что так не бывает, чтобы люди исчезали бесследно, но по глазам его сама видела — он неискренний. В союзе горнорабочих тоже сказали, что после катастрофы его не видели и сами волнуются.

Только когда в октябре Степан начал наводить справки в ЧК, появилась первая благая весточка — Пашка жив. Тогда Степану Черепанову сказали, что разберутся по справедливости и попросили зря не беспокоить. Даже при всём уважении к его большевистским заслугам. Упрямый дядька не отступал и ещё два месяца ходил по разным кабинетам. Кого он только не упрашивал. Таки под Новый год Степан нашёл того человека, который ему помог, и принёс Полине нерадостные вести: её муж Павел был арестован по делу о крушении аэровагона. Подозревался в организации диверсии на железной дороге, но осуждён по факту неисполнения своих служебных обязанностей по линии ЧК. Не предотвратил, не озаботился, не предусмотрел и, что самое главное, оставил товарища Артёма. Как сказали Степану — уж лучше бы он погиб вместе с ним, слишком много случайностей.

Место его содержания стало известно только в первых числах января, и Полина отправилась из Харькова в Москву. За тот год, что они с Павлом жили в Москве, она никак не могла привыкнуть к её размерам. Харьков не мал, а Москва ещё больше. Иной раз приходилось проделывать большой путь, на который уходил целый день, но благодаря таким своим путешествиям она изучила все улицы и свободно ориентировалась. Обидным было то, что Пашка был всё это время рядом. В Лефортово. И там же, на валу, они жили в общежитии. Когда к началу осени мать прислала письмо о смерти отца, Полина поехала в Харьков. На похороны она, конечно, не успела, мать была в таком состоянии, что её просто не узнать, близнецы и Алёшка ей не в помощь, так что пришлось остаться. Тем более что дядька Степан пообещал устроить её в Дом культуры.

И вот опять Москва.

Сразу с вокзала Поля отправилась в Лефортово. Здания тюрем и так не отличаются радужной архитектурой, а тут ещё и зимние тучи, полные снега. Злого снега, не пушистого, как в детстве, а игольчатого, леденящего руки и лицо. Вот она… Закрытая решётками, обнесённая забором, только крыша металлическая видна. Очередь на передачи была длинная, люди пришли рано утром, ещё затемно. Полина стала в конец этой людской ниточки и молчала вместе со всеми. Когда, совсем замёрзшая, она нагнулась к окошку, голос оттуда спросил: «Фамилия?»

— Черепанов. Павел Черепанов.

С той стороны замолчали, как будто искали фамилию, и тот же голос опять сказал:

— Свидания не положено. Можно передачу.

Полина протянула в окошко узелок, и тот быстро и бесследно исчез.

— Носки, одёжа… — вслед негромко промолвила молодая женщина.

Пауза затянулась, но Полина терпеливо стояла, переминаясь с ноги на ногу.

— Принято, — сказало окошко.

— А письмо, там письмо внутри, вы видели?

— Переписка разрешена. Принято. Следующий!

«Переписка разрешена!» — это звучало музыкой. Он узнает, что я его нашла, он узнает, что не один…


Осень в Москве выдалась на удивление переменчивой. Иной раз дула резкими ветрами, а иногда с самого утра грела светом солнечным, да так, что казалось, будто зима уже позади и вот-вот опять потеплеет и запах свежей зелени напомнит о скором лете. Однако нет. Тут же из подворотни по-разбойничьи налетал холодный сквозняк, и все мысли о тепле улетали следом за листьями.

Лиза поправила берет и воротник своего пальто так, будто готовилась к этому налёту, хотя сегодня как раз было тепло и почти не ветрено. Она терпеть не могла эти осенние дни, когда уже начинало рано темнеть и воздух становился сыроватым и холодным. А эти бесконечные утренние туманы, которые потом опадают с мокрых веток росой на сухую мостовую! Они же просто уничтожают мир! Вот совсем недавно было зелено и тепло, а теперь те же самые, знакомые каждой веткой, деревья превратились в чёрные мокрые скелеты. Туман украл все краски, одел людей в чёрные и серые одежды, заставил извозчиков кутаться в кожухи, и мостовая становилась противно скользкой.

Раньше Елизавета не обращала на такие подробности внимания, ей было некогда. За своей любовью она не замечала ничего, что раздражало других. Вокруг не было ничего, кроме Фёдора. Он имел такое свойство — занимать собой всё пространство вокруг себя. Хоть на съезде, хоть на диспуте в компании единомышленников и не очень, хоть в её душе. Громкий и справедливый, жизнерадостный и честный, добрый, сильный, решительный — таких эпитетов она могла подобрать десятки. Уже больше двух лет Лиза жила воспоминаниями. Внешне виду не подавала, но в каждой ситуации примерялась — а как бы он поступил, а что бы он посоветовал? В первые дни выплакала все слёзы, а потом просто замкнулась. Никого не хотела видеть, никого не хотела слышать, хотя сочувствующих было предостаточно. В ней зародилась злость на несправедливую судьбу, которая забрала любимого Фёдора неожиданно и нелепо, лишила любви, поддержки, всего лишила.

Что судьба оставила? Оставила воспоминания и сына Артёмку. Такого же коренастого и напористого как отец. Внешне очень похожего и с характером — как под копирку: если уж хочет чего — так добьётся любой ценой.

Вот и сейчас он плёлся позади, совершенно не желая к матери на руки. Шёл не спеша, тревожа по пути опавшую листву палочкой, предусмотрительно подобранной по дороге.

— Тёмочка, идём быстрее, давай на руки возьму. — Елизавета присела перед сыном в очередной попытке его уговорить, а в ответ получила насупленный взгляд и сердитое сопение. Всем своим видом Артёмка отказывался подчиняться и максимум на что согласился — это дать маме руку, а свободной он всё равно волочил за собой палочку, цепляя жёлтую листву и опавшие каштаны.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация