Как оно было на самом деле? Черепанов работал в команде, в которой действовали довольно строгие правила. Глобально вопросы приватизации крупных объектов решались наверху. Иван точно знал, что такие глупости, как наличные деньги, там уж точно не практиковались. Если какой-то крупный бизнес и получал возможность что-то заработать, то ему, соответственно, нужно было благоустроить в городе сквер, отремонтировать бассейн или дорогу, иногда профинансировать определённые партийные мероприятия. Такие операции проводились только в кругу особо доверенных лиц, и информация никогда наружу не выходила. Было ли это идеально с точки зрения закона и морали? Возможно, нет. Но лучших вариантов в стране пока не существовало. Да и политические конкуренты действовали значительно жёстче и о нравственности вовсе не пеклись. А им нужно было противостоять. Будешь белым и пушистым идеалистом — сметут, размажут, затопчут те, у кого больше денег.
Кроме того, и город благодаря таким договорённостям благоустраивался. Те, кто обещал взамен на приватизацию возводить стадионы и детские площадки, — действительно их строили, слово своё держали. Разумеется, какие-то договорённости носили устный характер. А юристы следили, чтобы все формальности соблюдались.
Не Черепанов устанавливал все эти правила, он был лишь винтиком — не самым, правда, последним в этом механизме. Какие взятки? Зная, что об этом рано или поздно стало бы известно, что всё мониторится, что в кабинетах легко установить «жучки», а подставить чиновника — раз плюнуть… Нет, ни Черепанов, ни его коллеги не были обижены жизнью и, в общем-то, ни на что не жаловались. По негласному правилу, в рамках разумного и в рамках закона, какие-то свои вопросы они решали — но с полной личной за них ответственностью. Черепанов смог заключить долгосрочную аренду здания для своей телекомпании, ещё помог однокласснику приватизировать чердак над его квартирой. А вот архитектор, который явно переусердствовал, когда всех заставлял страховать проекты в фирме своей жены, вынужден был после скандала уйти с должности. Существовала, конечно, и система бартера с руководителями правоохранительных органов. Когда председатель областного суда попросил содействия в приватизации старого общественного туалета на центральной площади города на фирму невестки, никто ему не отказал. Теперь там после реконструкции шикарный ресторан и боулинг. Кстати, тогда благодарил, мол, обращайтесь, если что… А это мысль! Хоть его и отправили на пенсию, может, чем-то поможет?
Допрос был продолжен в той же тональности — напористо, со сменой фактов и имён, событий и дат.
— Знаете ли вы, уважаемый Иван Сергеевич, что, согласно решению Конституционного суда, подвалы, колясочные, чердачные помещения являются собственностью жильцов дома?
— Припоминаю, было такое постановление.
— Ознакомьтесь с ним, пожалуйста, подробнее ещё раз. — Степаненко сунул Черепанову ксерокопированные листы. Иван начал было их читать, но буквы прыгали перед глазами, а смысл ускользал. Да и что толку сейчас ему вникать в этот документ? Иван отдал листы обратно.
— Распишитесь, что ознакомлены, — продолжал Степаненко. — Вами был внесён на сессии горсовета вопрос о продаже колясочной? Это ваша подпись?
— Ну да. — Подпись была действительно его, чего тут отпираться?
— Признаёте, что, докладывая депутатам этот вопрос на сессии, вы проигнорировали разъяснение Конституционного суда и таким образом нарушили закон?
— Да там всё как-то по-другому было… я уж детали не помню, — начал как-то неуклюже оправдываться Черепанов. Он вдруг вспомнил урок химии в 9-м классе, когда не успел выучить валентность, надеялся отсидеться, а его, как назло, вызвали. Урок он не выучил по причине того, что весь вечер, как мог, утешал и обнимал маму, плачущую после известия об уходе к другой женщине отца. Рассказать об этом, понятно, он никому ничего не смог. Густо покраснев, попытался вначале что-то вспомнить. А потом признался, что не готов, и получил первый в жизни кол. Кого было в нём винить? Очкастую химичку, пришедшую недавно после института, которой он пытался — насколько это было возможно — оказывать знаки внимания и которая явно это замечала, но демонстрировала к нему поочерёдно и строгость, и симпатию?..
— Продолжим, Иван Сергеевич, — бесцветный ровный голос Степаненко вернул его к действительности. — Двадцать восьмого октября вы выступили с предложением о продаже бывшего клуба станкостроительного завода по остаточной стоимости. Подпись ваша?
— Да…
— Подтверждаете факт своего выступления?
— А что остаётся…
— Известно ли вам, что, согласно законодательству о приватизации, продажа таких объектов осуществляется исключительно по экспертной оценке? Ознакомьтесь с нормативными документами. Вы сознательно нарушали закон?
— Может быть, юристы что-то недосмотрели… — Иван Сергеевич никак не мог сосредоточиться. — Я, кстати, припоминаю, — сделал он попытку защититься, — там ведь на самом деле не клуб был, а его развалины. Даже ходатайство из милиции имелось, чтобы побыстрей что-то с этим неблагополучным местом сделали, поскольку там бомжи и другой опасный элемент собирался, дебоширил, а неподалёку школа находилась.
— Это к делу отношения не имеет. Распишитесь, — сухо велел Степаненко.
* * *
Ближе к вечеру Ивана этапировали во временный изолятор, в компанию таких же, как и он, подследственных.
Черепанов был подавлен, как и должен был быть подавлен нормальный человек, которому впервые предстояло переступить порог КПЗ. Чувство страха от встречи с неизвестным миром, который ассоциируется с самыми негативными ожиданиями, — естественное чувство. Представление о тюрьме, правда, в этой стране имеет каждый — по фильмам, по многочисленным слухам. Иван, безусловно, знал, что через подобные испытания проходят тысячи невиновных людей. Почему он должен быть лучше? К примеру, своего деда, репрессированного в 37-м? Впрочем, попытка самоуспокоения давалась слабо. Ведь в душе каждый всё же надеется избежать этой участи. Почему я? Нашли преступника… Иван почувствовал себя обиженным и злым на свою страну. Кому и чем он так мог насолить? В каких-либо закулисных разборках не участвовал, явных врагов в бизнесе не имел. Более того, отношения с представителями органов власти старался выстраивать дипломатично: сильно не прогибался, но и на рожон без особой нужды не лез. В кухню взаимодействия власти и большого бизнеса его тоже не посвящали… Странно, ведь без предварительного согласования на разных уровнях таких людей, как он, без серьёзного повода сажать вроде бы не должны…
Камера № 5 местного СИЗО ничем не отличалась от тысяч таких же по всей стране. Крашеные в тёмно-зелёный цвет панели до середины стены, параша в углу возле входа и натянутые от одной шконки до другой на высоте человеческого роста верёвки с висящими на них портками.
— Заходи, постоялец…
В камере, рассчитанной на 12 человек, жильцов было около 20. Количество наколок на разных частях тел сидельцев увеличивалось по направлению от параши к окну, их типажи в этой же зависимости всё более соответствовали короткому и ёмкому определению «ЗК».
