Но случай стал на сторону Фёдора: на ключе телеграфного аппарата сидела юная Кэтти, страстно влюблённая в одного из его бывших наборщиков-шрифтовиков. Вечером на свидании барышня восторженно поделилась со своим любимым новостью о Большом Томе. Это ведь тот самый Том, о котором ты столько мне рассказывал? Парень благоразумно пояснил юной леди, что она ошиблась, но теперь маршрут их прогулки несколько отклонился от обычного — они прошли мимо дома, в котором Большой Том, он же — Фёдор Сергеев, а ещё — товарищ Артём, снимал комнату. К счастью, хозяин оказался дома, и юная красотка не успела заскучать на пороге, пока юноша за пару минут поделился с Томом такой ценной информацией. Влюблённые пошли дальше наслаждаться вечерним океанским бризом, а Большой Том отправился в чулан, где уже давно пылился его верный саквояж. Чуть большего размера, чем обычно их делают, он вмещал весь небогатый скарб своего хозяина — несколько пар сменного белья, рубашки, туалетные принадлежности и вторая пара кожаной обуви. Много ли холостяку надо?
Так начался его путь домой. В конце концов — сколько можно строить светлое будущее вдали от Родины? Семь лет в краях, где о морозах и снеге никто не имеет представления. Пароходом до Владивостока и потом на перекладных до Харькова. Весь путь занял два месяца.
Харьков в июле — жаркий и пыльный. Редко когда город накроет низкая свинцовая туча, но зато уж если накроет, так гроза смывала в Лопань всю пыль и грязь, отчего мостовые становились лощёно-блестящими, а воды речек местных, соответственно, — мутными и коричневыми.
После одной из таких гроз, третьего июля, товарищ Артём прибыл в пролетарский Харьков для помощи революционному движению. Ещё из Ростова он отправил телеграмму о своём прибытии и попросил помочь с размещением на первое время, в чём ему и была оказана помощь по приезде.
Приютом товарища Артёма на первое время стала комната на первом этаже в подсобке Рабочего клуба, который располагался в угловом доме с колоннами по улице Петинской. Пусть и не большая, но чистая и с большими окнами, выходящими во внутренний двор, где располагался тенистый сквер, комната его полностью устроила.
По всему было видно, что он здесь не первый и, скорее всего, не последний постоялец. В жилище было всё, что нужно для одинокого путника. Двум гостям здесь было бы уже тесно. Нехитрая мебель цельного дерева, довольно мягкая кровать, свежее постельное и работающий умывальник с канализацией в углу — для бывшего каторжанина это был верх мечтаний и комфорта.
Фёдор раскрыл дверцы шкафа, которые, несмотря на его возраст, не издали ни звука, и повесил туда весь тот гардероб, в котором сейчас не нуждался: пиджак и две рубашки. Подошёл к окну, створки которых также легко и почти беззвучно открылись — в клубе наверняка был хороший управляющий, если такие мелочи не доставляли неудобств. Свежий воздух с улицы, состоящий сегодня только из запаха грозы, наполнил комнату. Возможно, последние несколько дней, когда, как говорят местные, стояла сильная жара, в номере никто не жил, поэтому воздух был довольно спёртым, и теперь, с наступлением прохладной ночи, Фёдор посчитал, что сон с открытым окном придаст ему сил и позволит выспаться. Как же он устал от всех этих поездов, корабельных кают, пролёток, телег и прочего транспорта. Один из перегонов ему пришлось проделать в кабине паровоза. Причём — не пассажиром, а помощником кочегара. Только на таких условиях получалось продолжить путешествие. Конечно, для него это проблемой не стало — уж кем только он ни работал эти годы, махать лопатой по команде — не самое сложное из того, что ему приходилось делать.
Раздумья о двухмесячном путешествии домой прервал глухой звук из парка. Стемнело, и время приближалось к полуночи. Свет в комнате Фёдор выключил некоторое время назад, чтобы комары не испортили перспективу выспаться с удовольствием, и дышал вечерним свежим воздухом. Звук напоминал какую-то возню, и вдруг отчётливо раздался женский вскрик.
— Тихо, ты, сука! — Возня продолжалась, а женский голос теперь издавал то ли всхлипывания, то ли мычание.
Недолго думая, Фёдор запрыгнул на подоконник и аккуратным, но быстрым шагом направился на шум. Нападавших было двое, а жертвой их была, судя по силуэту, юная барышня. Один из гопников уже потрошил её сумочку, в то время как другой, приставив к её горлу нож так, что она была вынуждена стоять на носочках, бесцеремонно лапал. Весьма резонным поэтому было решение Фёдора использовать фактор неожиданности. Первым он посчитал нужным обработать того, что был с ножом, а потрошителя сумочек оставить на второе. Фёдор довольно быстро и близко подобрался к месту событий с тыла, но тут его выдала рубашка, белевшая на фоне тёмного сквера. Потрошивший сумочку заметил постороннего первым и, не выплёвывая папиросы изо рта, обратил внимание напарника на белое пятно, которое заходило к нему со спины. Возможно, парень заикался, возможно, растерялся от неожиданного появления Фёдора в этой сценке, но ничего, кроме мычания, он не издавал. Мычал и головой кивал в ту сторону. Пока его долговязый напарник оторвался от своего похотливого дела, пока повернулся, возмездие было уже близко. Совсем рядом. Возмездие нанесло удар снизу в челюсть такой сокрушительной силы, что пострадавший не смог издать никакого звука, кроме резкого щелчка зубов, слившегося со звуком разрушающего челюсть кулака, и затем — аккуратный «шмяк» бесчувственного тела о землю.
Папироска была немедленно выплюнута, сумочка брошена прямо под ноги владелицы и вот так, задом, задом, не выпуская из виду возмездие, грабитель, приняв позу «прошу покорно прощения, ошибочка вышла», растворился в парковой темноте.
Фёдор нагнулся над лежащим мужчиной и приложил три пальца к его сонной артерии:
— Жив. От такого не умрёт. Скоро очухается и дорогу домой, надеюсь, вспомнит. — Барышня не издавала ни звука, только тихонько всхлипывала.
— Финка. — Нож упал рядом с нападавшим. Фёдор поднял его и засунул в голенище своего сапога. — По крайней мере сегодня больше никому не навредит.
— Угу… — это всё, что смогла выдавить из себя перепуганная до смерти девушка.
Спаситель собрал содержимое сумочки и вручил её девушке со словами:
— Фёдор. Очень приятно.
— Е-е-е… — она продолжала всхлипывать. — Елизавета.
— Неосмотрительный поступок — в таком платьице среди ночи, одна, в тёмном парке. Неужто кавалер не решился проводить?
— Не-не — нет кавалера.
Елизавета держала сумочку за ручки, прижав её к груди, и тут вдруг, как только до её сознания добралась мысль о том, что всё позади, потоком слёзы хлынули, навзрыд завыла, и ноги подкосились. Фёдор успел поймать падающую барышню, чем спас новенькое платьице от внеплановой стирки.
Лиза повисла на своём спасителе и рыдала ещё довольно долго, а тот не решался к ней даже притронуться, только держал руку, не прикасаясь, возле талии: вдруг она опять начнёт равновесие терять? При этом Фёдор не прекращал держать в поле зрения тело в пиджаке, лежащее рядом, но оно не подавало признаков физиологического возрождения.
Наконец, когда Фёдор уже почувствовал сквозь рубашку влагу от её слёз, он таки решился прервать истерику спасённой:
