Меня Гарри вообще ни в чем обвинять не стал. Именно это, а не произнесенные им слова, и оказалось для меня больнее всего. Да, именно это его проклятое превосходство. Его нежелание помочь своему адвокату, который пытался разрушить мои обвинения и уничтожить меня. Гарри, стоя в своем загончике за перегородкой, выглядел в эти минуты каким-то ужасно старым, а в ответ на все вопросы твердил одно:
– Дэвид – это случай особый. Я должен был раньше заметить, что ему нужна помощь. Мне очень жаль, что я этого не заметил. Мне следовало сразу же ему помочь.
Мне-то, конечно, было ясно, что он имел в виду. Однако всего сказанного присяжным оказалось уже вполне достаточно для вынесения ему обвинительного приговора. А эти его последние слова оказались забыты, особенно когда газеты запестрели мерзкими заголовками:
МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ! – надрывались таблоиды. Остальные удовлетворялись более размытыми версиями: УЧИТЕЛЬ-ИЗВРАЩЕНЕЦ СЛОМАЛСЯ В СУДЕ. ОН ПРЯТАЛСЯ У ВСЕХ НА ВИДУ! ГОМОСЕКСУАЛИСТ, УЧИВШИЙ ДЕТЕЙ АНГЛИЙСКОМУ ЯЗЫКУ И ЛИТЕРАТУРЕ, МНОГО ЛЕТ, ВОЗМОЖНО, НАСИЛОВАЛ СВОИХ ЮНЫХ ПОДОПЕЧНЫХ! А самый гнусный заголовок, под которым красовалась фотография Гарри, вопрошал: НЕУЖЕЛИ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК УБИЛ БЭГШОТА?
Именно эти заголовки, а вовсе не мои свидетельские показания, в тот день повернули прилив вспять – впрочем, особо и поворачивать-то не потребовалось. В Молбри еще хорошо помнили трагическую гибель Эмили Уайт, и, хотя то был совершенно иной случай, нашлось немало желающих провести параллели и должным образом вооружить прессу.
«Юноша со сложной судьбой откровенно высказывается в суде». «Школа, где плата за триместр равна тысяче фунтов, была настоящим рассадником зла и разврата». И так далее и тому подобное… Короче, у присяжных возникла реальная возможность свести наконец счеты с представителями совсем другого класса, и они, как говорится, «проголосовали сердцем»: Гарри был приговорен к двадцати годам.
Как известно, порой, чтобы искоренить зло, необходимо принести жертву. В Библии немало тому примеров: история Авраама и Исаака
[129]; история с демонами и стадом свиней в Гадаре
[130]; история о козле отпущения
[131]. А в данном случае «выяснилось», что искупительная жертва – это юный Ли Бэгшот, принявший смерть, чтобы жизнь других могла стать «лучше, чище и счастливей». И хотя Гарри Кларк действительно его не убивал, теперь, по прошествии семи лет, я понимаю, что отчасти именно из-за Гарри Ли тогда и пришлось умереть, а значит, Гарри был почти в той же степени виновен в его смерти, как если бы убил его собственными руками.
Этот приговор по всем правилам должны были бы подвергнуть разумным сомнениям; адвокатам Гарри следовало подать апелляцию. Однако они этого не сделали. Неужели в этом виноват я? Да нет, пожалуй, это промысел Божий.
Глава четвертая
14 октября 2005
Некоторые истории застревают в глазу общественности подобно щепкам. Убийства на пустошах. Йоркширский потрошитель. Дело Эмили Уайт в Молбри. И дело Гарри Кларка. Да, видеть Гарри в подобной компании было больно. Мне и до сих пор, шестнадцать лет спустя, больно вспоминать об этом отвратительном судилище, больно вновь видеть кричащие заголовки в старых газетах, фотографии, сделанные в зале суда. А какое множество людей поспешили тогда высказаться по делу Гарри Кларка! А сколько разнообразных граффити изуродовали стены уборных! А уж сколько небрежных замечаний было брошено мимоходом в газетах и журналах! Один тип по имени Джеффри Стюартс даже целую книгу накатал – этот наемный писака, специализирующийся на всяких темных историях с убийствами, в своем мерзком опусе высказал предположение, что на самом деле жертвы Гарри были куда более многочисленны, и попытался связать данное судебное дело (а по ассоциации с ним и школу «Сент-Освальдз») с целым рядом таинственных исчезновений. И никто открыто протеста не выразил, хотя Гарри – по крайней мере, во время одного из перечисленных исчезновений – находился во Франции с группой наших учеников. Однако ни у кого из бывших коллег Гарри Кларка – даже у Эрика, даже у меня! – не хватило мужества, чтобы за него заступиться. А все почему? А потому, что некий весьма неуравновешенный молодой человек выдвинул против Гарри некое неясное обвинение и был поддержан не только своим лечащим врачом, но и церковью, родителями (в том числе отцом, депутатом парламента) и Джонни Харрингтоном, тем самым молодым человеком, которому свойственно постоянно возвращаться в Молбри.
Собственно, с него-то все и началось. С той первой жалобы, из-за которой я был вызван в кабинет директора; с упоминания о той церкви; с того нашего с Джонни разговора в далеком 1981 году, когда он впервые при мне произнес слово «одержимость». Вам, возможно, все еще невдомек, почему я куда больше виню в случившемся Харрингтона, а вовсе не Спайкли? Возможно, потому, что Спайкли действительно был юношей весьма неуравновешенным; пожалуй, он попросту был не в себе, ибо все в его свидетельском выступлении указывало на некое маниакально-депрессивное состояние. А вот Харрингтон выглядел в высшей степени презентабельно: мальчишески стройный, весьма самоуверенный и вообще, можно сказать, очаровательный. Когда Джонни давал показания, это выглядело очень похоже на тот его давнишний рассказ «об одном друге», который, похоже, «одержим демонами», – он и сейчас говорил с той же вежливой искренностью. А уж когда на свет божий снова выплыла та фотография, сделанная в День спорта – с Харрингтоном в тщательно отглаженной одежде и потным улыбающимся Гарри, – у местных газет были прямо-таки именины сердца. И с тех пор Харрингтон (в глазах публики навсегда оставшийся четырнадцатилетним) превратился в вечного «плакатного мальчика», а в гроб бедного Гарри был заколочен последний гвоздь.
Если бы Харрингтон не подтвердил правдивость истории, рассказанной Дэвидом Спайкли, у суда, пожалуй, не было бы вообще никаких оснований доверять показаниям последнего. Во всяком случае, доводам самого Гарри были противопоставлены лишь весьма фрагментарные и весьма неубедительные воспоминанияСпайкли, одного из его давнишних учеников, который, кстати, проучился в школе «Сент-Освальдз» менее года. К тому же Спайкли так толком и не назвал имени своего обидчика, и, что было очевидно всем, у него имелись определенные нарушения психики. Если бы Джонни Харрингтон не подтвердил правдивость его показаний, то, вполне возможно, никакого судебного расследования и не было бы вовсе; никто не стал бы копаться в этой истории и тем более связывать ее со смертью Ли Бэгшота, что вообще выглядело в высшей степени сомнительно, поскольку основывалось на абсолютно случайном совпадении обстоятельств. Короче говоря, в данном случае вина Гарри была бы сочтена судом недоказанной и он вообще не был бы осужден.
Теперь, вспоминая все это, я думаю, что виноваты были мы все. Это было просто какое-то наваждение. Арест Гарри; отстранение его от занятий в школе; и вдруг через десять месяцев судебное расследование, которого никто из нас уж точно не ожидал. Так что, даже когда процесс уже начался, мы были настроены по-прежнему спокойно и благодушно. За всю историю существования школы «Сент-Освальдз» никому из ее преподавателей не наносили столь сокрушительного удара. Школа всегда была способна защитить своих сотрудников, а потому никто из нас не ожидал, что Гарри проиграет. Никто не верил, что суд присяжных, руководствуясь столь неубедительными свидетельскими показаниями, решится вынести обвинительный приговор.
