Я кивнул.
– Ну, вы-то куда тоньше и проницательней, чем он.
– Как мне приятно слышать это от вас, Рой.
Кроме того, директор школы, как и жена Цезаря, должен быть выше всяческих подозрений. А Харрингтону эта история со Спайкли – вне зависимости от того, всплывет настоящая правда на свет божий или нет – уже принесла немало вреда. Он оказался замаран и уже никогда не сможет вернуть себе прежнего лоска. А у Бакфаст репутация незапятнанная; к тому же функции директора она выполняет весьма эффективно, и даже если Харрингтон все-таки решит вернуться в школу, то найдет, что дела там идут гораздо лучше, чем до его вынужденного отсутствия.
Разумеется, доктор Блейкли, этот суперквалифицированный имбецил, по-прежнему на сцене. Вообще-то я всегда предполагал, что если речь пойдет о замене Джонни Харрингтона, то первым в списке окажется именно Блейкли. И все же сразу видно, с какой легкостью Ла Бакфаст превратила кабинет директора в свой собственный, – хотя она всего лишь оттенила старую кожаную мебель яркими занавесками, потихоньку убрала со стен безобразные эстампы и заменила коричневый ковер на полу алой овечьей шкурой. Да, она, разумеется, явилась к нам в качестве этакого «гуру по ребрендингу» – но самое лучшее, что ей удалось сделать в этом качестве, это обновить самое себя.
– Мне нравится, как вы тут все переделали, – сказал я.
– Правда? А я думала, вы совсем не любите перемен.
– Все зависит от того, каковы эти перемены.
– Ох, Рой, – вздохнула она. – Вы, я надеюсь, не думаете, что нынешние незначительные перемены в преподавательском составе влияют на то, что в скором времени вам все же придется выйти на пенсию? Я, разумеется, очень благодарна вам за помощь, но с чисто финансовой точки зрения классическая филология – это, по сути дела, одни расходы. В современном мире технологий латынь давно уже стала никому не нужной. Всего лишь несколько школ во всей стране по-прежнему предлагают ученикам занятия латынью. Только к чему им в будущем латынь? Разве знание этого языка дает им какие-то преимущества в плане трудоустройства? Или какие-то жизненно необходимые навыки?
Подобные аргументы я уже не раз слышал от таких, как Боб Стрейндж. Мы живем в мире, где профессиональное обучение куда важнее приобретения Знаний, изучения особенностей развития цивилизаций прошлого. Но где был бы наш мир без Горация, Плиния, Птолемея? Эти люди подобно богам приковывали к себе внимание всей вселенной. Их голоса звенели на протяжении веков. И наша обязанность перед новыми поколениями – сохранить их слово живым. Эти люди учили нас смотреть на звезды – разве без этого мы смогли бы до звезд дотянуться?
Я уже собирался должным образом ответить, но тут в дверь кто-то решительно постучался. Потом дверь отворилась и на пороге возникла девочка по имени Бенедикта. Вид она имела несколько нервный, а в руках держала довольно странный предмет, который я сперва принял за маленький радиоприемник; во всяком случае, выглядел он более-менее знакомым; из «приемника» доносилось какое-то легкое потрескивание.
Следом за Бенедиктой в дверях появилась возмущенная Даниэль.
– Я говорила ей, что у вас встреча, мисс, – сказала она, обращаясь к Ла Бакфаст. – Она, должно быть, проскользнула, пока я готовила чай.
Ла Бакфаст улыбнулась.
– Все в порядке, Даниэль. – И, повернувшись к девочке, предложила: – Может быть, вы все-таки войдете, Бенедикта? Мистер Стрейтли как раз уходит.
Бенедикта покачала головой и сказала:
– Нет, я хочу, чтобы сперва вы оба послушали вот это.
Она, вытянув перед собой руку с непонятным предметом, нажала на какую-то кнопку, и оттуда послышались чьи-то голоса, усиленные динамиком. Уже через несколько секунд я понял, что эти голоса принадлежат доктору Блейкли и Аллен-Джонсу. А потом догадался, что передо мной не просто радиоприемник, а что-то вроде пресловутой переносной рации «уоки-токи» – благодаря такой штуковине Аллен-Джонс намеревался воплотить в жизнь свой изощренный план и вывести на чистую воду Руперта Гундерсона, любителя терроризировать младших.
Голос Аллена-Джонса, доносившийся из динамика, звучал очень чисто.
– …подумайте, ваше попустительское отношение к школьным террористам только усиливает травлю более слабых. Меня они травили, потому что я гей, и мне хотелось бы знать, на чем основана ваша политика предотвращения поединков в защиту собственной чести? И как вы сможете защитить меня от варварской травли и слепого фанатизма?
Ну что ж, подумал я, моим милым «Броуди Бойз» всегда была свойственна определенная доля рисовки. Голос доктора Блейкли звучал, пожалуй, менее мужественно, но слышен был столь же отчетливо. К тому же он явно не обладал таким даром красноречия, как Аллен-Джонс. Этот мальчишка однажды сумел даже меня убедить, что не стоит обращать внимание на ошибки в его домашней работе, хотя любого другого ученика при таком количестве ошибок я бы наверняка наказал или, по крайней мере, оставил бы после уроков. Честно говоря, доктор Блейкли, он же Вещь № 1, в этом словесном поединке оказался, безусловно, не на высоте. В ответ на страстную речь Аллен-Джонса он то что-то нечленораздельно мычал, то протяжно вздыхал, словно надувая воздушный шарик, а потом все же гневно воскликнул:
– Как вы смеете называть веру слепым фанатизмом? Молодой человек, «Сент-Освальдз» – христианская школа! И мы не обязаны ни защищать, ни поддерживать тех, кто, как вы выразились, устраивает «поединки в защиту собственной чести»!
– А мне кажется, как раз обязаны, – возразил Аллен-Джонс. – Ведь именно ваша гомофобская политика виновата в том, что меня здесь травят и терроризируют. Получается, сэр, что вы поощряете ненависть, а это, согласно Акту 1994 года об уголовной ответственности и общественном порядке, является преступлением.
Доктор Блейкли, грозно фыркнув, переспросил:
– Что-что я поощряю?
– Вы поощряете ненависть, сэр. Вот, например, в этой листовке. Пожалуйста, сэр.
Интересно, какую листовку он имеет в виду? И я тут же вспомнил тот розовый листок, который показывал мне мистер Уинтер. Та листовка была написана Джонни Харрингтоном, а напечатана и распространена церковью Омега Роуз и организацией «Выжившие».
– ГОМОСЕКСУАЛИСТ ПРОКЛЯТЫЙ, ТВОЕ МЕСТО В АДУ! – громко прочел Аллен-Джонс. – Или вы, сэр, скажете, что ваша организация этого не издавала? Однако здесь логотип «Выживших», вот, прямо здесь, видите? И еще…
– Ну, довольно! – Доктор Блейкли буквально кипел от злости, готовый вот-вот взорваться. Я представил себе, как он, возвышаясь над Аллен-Джонсом, бросает на него сверху гневные, испепеляющие взгляды (Аллен-Джонс, разумеется, слегка растрепан, рубашка вылезла из штанов, а на обкусанных ногтях все еще поблескивают остатки лака «Сексуальная вишенка»). – Вы кем это себя возомнили? Как вы смеете учить меня управлять моей школой? Да вы всего лишь жалкий маленький извращенец, который вообразил, будто может привлечь к себе внимание, подняв бучу и выкрикивая угрозы! Ну, так можете убираться со всем этим в другое место, а в «Сент-Освальдз» распространены вполне определенные законы морали. Мы не потерпим в нашей среде всяких извращенцев! Ясно вам?
