И поэтому когда из затопленной шахты извлекли тело мальчика, реакцией местного общества была скорее естественная печаль, а не удивление. Казалось, люди и ожидали чего-то подобного. А когда стало известно, что родители Чарли Наттера так и не смогли с уверенностью сказать, что найдено тело именно их сына, это сочли простым нежеланием убитых горем людей смириться с фактом гибели мальчика и посмотреть горькой правде в лицо. Во всяком случае, газета «Молбри Икземинер» уже на следующий день после ужасной находки опубликовала статью с фотографией Чарли, и это – особенно в сочетании с тем, что случилось чуть позже, – произвело на публику прямо-таки неизгладимое впечатление.
А чуть позже случилось вот что: его нашли! Где и когда, осталось неясно. Газеты вроде бы сообщали, что случилось это четвертого января, но точное время было неизвестно. Ходили слухи, что мальчика отыскали где-то в Белом Городе. Одни утверждали, что он вернулся домой по собственной воле; другие – что он активно сопротивлялся возвращению. Но, как бы то ни было, Чарли Наттер оказался жив и теперь находился в безопасности. В Молбри это сочли настоящим рождественским чудом.
Восставший из мертвых! – восклицали заголовки газет; и всего одних суток всеобщего радостного возбуждения, вызванного тем, что Чарли Наттер был найден живым и здоровым, оказалось достаточно, чтобы население города начисто позабыло о другом весьма печальном событии: о том, что до сих пор не опознано тело другого мальчика, выловленное из затопленной шахты глиняного карьера. А ведь тот погибший мальчик тоже был чьим-то сыном. Та юная жизнь действительнопогибла. И в общем нельзя сказать, что нам было так уж наплевать на этого безымянного мальчика; но когда наконец все выяснилось и расследование было завершено, мы поняли, что этот мальчик не из нашего круга.
Ну а Чарли Наттера я навестил, как только смог. Не сразу, конечно, – мне ведь нужно было еще и похоронами отца заниматься. Но дня через два после того, как Чарли вернулся, я решил сходить к нему домой, чувствуя себя до некоторой степени ответственным за случившееся (словно я и впрямь мог неким непонятным образом все это предотвратить!). Отправляясь туда, я понятия не имел, что же с ним случилось на самом деле, – на сей раз местные сплетники упорно молчали, и это могло означать только одно: возвращение мальчика домой связано с определенной, весьма неловкой ситуацией. И общественность Молбри, вздохнув с облегчением, была все же смутно разочарована, ибо уже готовилась к худшему и собиралась «пережить эту трагедию вместе с родителями ребенка», но оказалось, что теперь ее, общественности, энергия, затраченная на переживания, могла бы найти себе и более удачное применение.
Прошло уже больше недели с того дня, как Чарли Наттер исчез, но до сих пор никто, похоже, так и не знал, где он все это время был и чем там занимался. Его родители, правда, сделали официальное заявление: Чарли пребывает в добром здравии, а сами они очень рады его возвращению. Вот и все, что стало известно, и, к большому огорчению «Молбри Икземинер», больше никакой информации ни Чарли, ни его родители выдавать не собирались. И все же я, будучи классным наставником Чарли и, повторюсь, чувствуя себя до некоторой степени ответственным за случившееся, отправился к нему – чтобы, во-первых, навестить его и, во-вторых, предложить со своей стороны любую посильную помощь и поддержку.
Наттеры жили на Миллионерской улице, самой приятной в Молбри, застроенной большими каменными домами – «особняками», как у нас из называли. Металлические ограды и ворота надежно охраняли придомовую территорию от нарушителей, а вокруг домов были разбиты сады, и за оградами виднелись очаровательные, аккуратно выкошенные лужайки, пестрые клумбы, широкие дорожки, посыпанные гравием, и раскидистые деревья. В одном из этих живописных старых особняков жил мой бывший коллега, ранее преподававший у нас в школе рисование, но давно уже вышедший на пенсию и теперь работавший над созданием какого-то собственного манускрипта. Дом Наттеров выглядел особенно просторным и ухоженным; его территория пряталась за новыми электронными воротами, а вдоль подъездной дорожки было установлено множество камер наблюдения. Наверное, предположил я, Наттер-старший, ЧП, просто вынужден быть таким подозрительным и осторожным. Беспорядки в Северной Ирландии со времен голодных бунтов в Мейз
[114] только усилились и вполне могли в один прекрасный день дотянуться даже до Молбри. Мне и самому порой приходила в голову мысль о том, что Чарли мог быть похищен, а теперь его родители уплатили выкуп, вот и предпочитают помалкивать.
С другой стороны, похищение с целью выкупа? В Молбри? Как-то неубедительно это звучало. Молбри принадлежит к числу таких мест, где по-настоящему никогда ничего не происходит. Даже теперь коренные жители нашей Деревни по-прежнему частенько оставляют двери своих домов незапертыми. Правда, в другом районе Молбри, который у нас называют Белым Городом, все совершенно иначе: там в домах из камня-дикаря окна зачастую снабжены прочными решетками, дабы сохранить в целости оконные стекла. От Белого Города до Деревни меньше мили, но это два совершенно разных мира. И даже пабы в той и другой части Молбри сильно друг от друга отличаются; в забегаловках Белого Города можно разве что фиш-энд-чипс купить, а, например, в кафешке «Розовая зебра» подают и разные салаты, и всевозможные этнические блюда. Мальчики (и девочки, разумеется), проживающие в Белом Городе, посещают в основном школу «Саннибэнк Парк», мерзкое бетонное здание на Эбби-роуд; на лицах этих ребят навсегда застыло выражение какой-то петушиной гордости и надменности – явная попытка скрыть исходное отвращение к своему происхождению и к себе самому. А поскольку мой дом стоит в самом дальнем конце Дог-лейн, почти на границе с Белым Городом, то эти «саннибэнкеры» вечно запихивают промасленные куски газеты из-под фиш-энд-чипс
[115] в мою зеленую изгородь, тем самым как бы освобождая себя от ответственности за разбрасывание мусора. Однако же и у тех, кто учится всего лишь в «Саннибэнк Парк», тоже есть родители, которые тоже стали бы горевать, если бы их ребенок пропал. Так кем же все-таки он был – тот мальчик, чье тело извлекли из затопленной шахты? И кем были те, кто, возможно, все еще ждал его возвращения?
Дверь мне открыла миссис Наттер. Я хорошо помнил эту хрупкую элегантную женщину, но теперь она так исхудала, что стала похожа на скелет, и я с трудом ее узнал. Одета была во что-то совсем уж непонятное – в какой-то длинный развевающийся балахон со сложным рисунком в виде закрученных петель; в этом одеянии она напоминала ребенка, который наспех завернулся в покрывало, сдернув его с кровати. Рядом с ней стояла миссис Харрингтон, державшая в руках чашку кофе.
– Мистер Стрейтли! Какой сюрприз!
Впрочем, по лицу миссис Наттер никак нельзя было с уверенностью сказать, приятный это сюрприз или не очень. Я поклонился, слегка коснувшись шляпы. В последние годы я привык зимой носить шляпу; шляпа была, конечно, немодная, зато весьма практичная; особенно она пригождалась мне в снегопад; и кроме того, шляпа всегда дает возможность чем-то заняться, если имеешь дело с женщинами.
