ОКТЯБРЬ 1951
Освободился по зачетам рабочих дней, вернулся в Москву. Почти сразу был реабилитирован. Работал инженером-строителем, выпустил несколько книг воспоминаний и художественной прозы.
Живет в Москве.
В седьмом классе мы с приятелем Юрой Токаревым заигрались на большой перемене и опрокинули бюст Сталина. Рассыпался буквально на кусочки. Стало тихо. Коридор опустел в нескольких секунд.
Учителя с огромным страхом привели нас в кабинет директора, который сказал: «Чтобы ноги вашей завтра тут не было!» И мы исчезли.
Дома рассказать было невозможно. Страшно было думать об этом, страшно говорить. Как сказать: «Нас выгнали из школы, потому что мы разбили Сталина?» Такое обожествление было. Каждое утро мы уходили из дома, прятали в сарае портфели и болтались по Москве.
Учителя, видимо, переживали. Через четыре месяца к нам домой пришла классная руководительница. Случилось полное разоблачение.
Мой поступок родители восприняли стоически и решили со следующего года отправить меня опять в седьмой класс. Там я и встретил Борьку. Его отец сидел в Каргопольлаге под Архангельском, моя мама была с ним знакома, и когда Борис бывал у нас, всегда спрашивала о нем, очень его жалела. Может, поэтому отношения у нас с Борей сложились особые. И первый, кому Борис рассказал про подпольную организацию, был я.
Он сказал мне, что у нас в Кунцеве создается новая пятерка, осталось всего одно место…
Руководителем пятерки оказался Шурик Тарасов — двоюродный брат Бориса, студент МГИМО. Мы встретились очень романтично: на улице, поздним вечером, в дождь. Начался серьезный разговор: нужно спасать Россию, Россия гибнет. Под руководством Сталина это невозможно, вокруг одно сплошное вранье…
Израиль Мазус после ареста
Организация называлась «Демократический союз». Шурик говорил, что это огромное движение, оно есть в каждом городе, по всей стране. Что если мы погибнем, народ веками будет вспоминать о нас с благодарностью.
Конечно, мы хотели организовать борьбу, но конкретных планов у нас не было. Разве что познакомиться с военными и завербовать их. Даже думали в армию пойти.
* * *
В октябре 48-го Тарасов ночью явился к Борису и сказал, что его пытались арестовать: скрипнула калитка, во дворе послышались шаги — и он ушел дворами. Мы спрятали его в пустом доме моей тети.
Родители Тарасова ничего не знали. Они обратились в милицию, на него был объявлен всесоюзный розыск. Я понимал, что за мной тоже могут прийти, мы даже договорились, как будем действовать. Шурик говорил, у него есть капсула с цианистым калием: «Я покончу с собой! Я живым не дамся!» И я думал: конечно, наша организация действует по всей стране, мы должны жертвовать собой… Так высоко все это было!
* * *
У Тарасова была девушка, Майя Симкина. Она собиралась спрятать его у себя, а потом вдруг исчезла, на встречу не пришла. Мы объехали весь город, но ее не нашли. Когда мы вернулись, дверь в дом тетки была заперта изнутри.
Тетя жила на втором этаже, в мансарде. Дверь мог закрыть кто-то из соседей. Стучать и показываться им на глаза мы не хотели. Я отдал Шурику пальто, залез на крышу, пролез до форточки мансарды, залез внутрь, чтобы открыть дверь тетиной комнаты — и замер. За дверью стоял человек с пистолетом. Дуло было направлено на меня.
Меня оттеснили, положили на пол, обыскали. И повели к местному отделению МГБ. Вдруг кто-то сзади крикнул. Ко мне подвели Шурика. Оказывается, он спрятался за дверью, меня вывели, он тихо-тихо решил уйти — и напоролся на засаду внизу.
— Изя, возьми свое пальто, — только и сказал он.
«Им совершенно все известно»
В первый же день меня отправили к следователю. Туда же привели Тарасова.
— Изя, — сказал он, — ты себя не мучай. Им совершенно все известно.
— Как? И про…
— Да, и про Бориса. И про Аню тоже (еще одну участницу «пятерки». — Авт.). И все. Так я начал давать показания. Рассказывал следователю, что в стране нет демократии, идет эксплуатация крестьян. Я и следователя убеждал: надо же что-то делать, смотрите, что происходит в стране!
— Да ты что, еще и мне антисоветчину разводить будешь?! — возмущался следователь, но в протокол он это не заносил. Когда я увлекался и начинал рассуждать, что строй России — госкапитализм, он кричал: «Хватит!»
В конце, когда следствие закончилось, он сказал:
— Израиль! Если я к тебе в гости приду — пустишь?
Я подумал.
— Пушу.
Злобы против него у меня не было. Молодой парень, иногда на допросах говорил: «Посиди тут, я скоро приду, мне экзамен в юридическом сдавать».
Фамилия его была Погребняк. Имя — Жора.
* * *
Приговор — это как? Вызывают, перед тобой — один человек, абсолютно плюгавый. Говорит: «Вас приговорили к семи годам лишения свободы. Распишитесь». Даже головы не поднял.
Добрый человек Безгачев
В лагере человек раскрывается полностью. Если он ничтожество, это сразу видно. Но чаще всего в лагерь попадали неглупые грамотные люди, которые что-то понимали в жизни и что-то из себя представляли.
Надзирателей я не запомнил. Да западло нам было в какие-то отношения с ними входить! Помню только одного, доброго человека по фамилии Безгачев. Он единственный втихаря любил поговорить с заключенными. «Я смотрю, тебе посылки шлют. У тебя кто дома, папа, мама? Тебя любят?» Про себя любил поговорить, он был охотник, рыбак… Жил он в деревне, на месте которой построили лагерь. Деревню снесли, поставили вышки, осталось всего несколько домов, в том числе и его. Куда ему податься? К середине 30-х подрос — и пошел в надзиратели.
* * *
Весь срок мы, члены огромной организации, знали, что мы не одни. Повсюду, во всех лагерях искали своих.
Сколько мне осталось срока, я никогда не считал. Это, наверное, особенность молодости — думать, что время твое бесконечно.
У меня был один товарищ, Валя Тищенко, настоящий шпион. Однажды спрашиваю его:
— Ты кем на воле-то был?
— Разведчиком.
— Так что ж ты никогда не рассказываешь?
— Ты че, что мне, разведчику, рассказывать?
Мы с ним часто чаевничали. И вот как-то только начали чай пить — прибегают из спецчасти: «Тищенко, с вещами!»
Он, спокойно: «Куда?»
— На свободу, Тищенко. Так что по-быстрому — и на вахту.
Я видел, как люди убегали, как неслись, бежали на вахту, тащили за собой свой сидор (мешок с вещами. — Авт.). А Валя пока кружку не выпил — у нас здоро-овые кружки были — с места не тронулся. Допил, кружку прополоскал, сложил вещи и ушел. Вот тогда я понял, что он настоящий шпион.
