– Ну, так чего мы тогда сидим? – спросил Меченый, обведя взглядом присутствующих. – Кого искать и с кого долги спрашивать, теперь понятно, значит, пора нам. Спасибо тебе, отец, за информацию да за хлеб-соль…
– Не пройдете вы через Чернобыль-два, – спокойно сказал лесник.
Меченый, поднявшийся было с места, медленно опустился обратно.
– Что-то не пойму я тебя, – произнес он. – И зачем мы тогда битый час тут разборы устраивали, если, из одной ловушки выбравшись, один хрен в другой оказались? Может, вместо этого лучше было идти засаду монументовцам устраивать?
– Город-призрак меняется от выброса к выбросу, – продолжал лесник, словно не слыша слов Меченого. – Больно много крови в нем пролилось, и жители его на нее теперь особый нюх имеют. Если удастся кому правильно пройти через Чернобыль-два, то до следующего выброса он для людей безопасным станет – ходи кто хочешь, улицы пустыми будут. Да только с открытыми ранами лучше туда не соваться. Запах крови для жителей города-призрака словно красная тряпка для быка.
Меченый со Шрамом переглянулись.
– Так это разве раны? – сказал Меченый, проведя пальцами по свежей повязке на руке. – Так, царапины…
Но лесник снова не удостоил его ответом, лишь посмотрел на меня и сказал:
– Ну что, Снайпер, рана на ноге затянулась, не беспокоит? Попробуешь через Чернобыль-два пройти?
Я в который раз за сегодня удивился: откуда ему известно про ранение? Штаны почти новые Жила подогнал, без прорех, да и про хромоту я забыл давно – недаром регенерон в Зоне ценится намного дороже желтого металла девятьсот девяносто девятой пробы. Но вслух сказал:
– Чего ж не попробовать. Тем более что, похоже, другого выхода у нас нет.
– Ну и добро, – кивнул лесник, поднимаясь с лавки. – Пошли, что ли, провожу до границы Чернобыля-два. А вы, ребятки, здесь пока посидите. Вернусь – еще побеседуем, благо есть о чем.
Я встал со своего места и закинул на плечо автомат.
Всё было ясно. Зона в лице лесника сказала свое слово, и идти наперекор ее воле значило умереть самому и погубить спутников. Сомнений не было – такое чувствуется где-то внутри, возле сердца. Необъяснимое ощущение для того, кто не был внутри Периметра. Просто знаешь, как надо поступить, – и всё тут. Старые сталкеры называют это голосом Зоны и не советуют ему противиться. Да и стоит ли сопротивляться, если сам знаешь – надо. Причем только так, а не иначе.
– Ну, бывайте, – сказал я, повернулся и пошел к выходу вслед за лесником.
– Удачи, сталкер, – раздался у меня за спиной голос Меченого.
– Удачи, – эхом ему прозвучало пожелание наемника – и мне показалось, что в этот раз его голос прозвучал искренне.
* * *
Я стоял перед ржавым дорожным знаком. На нем еще остались следы белой краски и черные буквы, по которым можно было разобраться, что было начертано на жестяном параллелепипеде.
«Чернобыль-2».
Засекреченный город, которого нет на старых картах Генштаба.
Город, созданный людьми и превращенный Зоной в гигантскую блуждающую аномалию.
Звук шагов лесника давно уже затих за моей спиной, но его слова всё еще звучали в моей голове.
«Запомни, парень, – сказал он напоследок. – Не всё в жизни решает хороший ствол и меткий выстрел. И личная удача тоже иногда заканчивается. Мне ли не знать…»
Шрам вернул мне всё снаряжение до последнего патрона. Странный он, конечно, со своими принципами: контракт превыше всего, а между контрактами можно и человеком побыть немного. Ровно до следующего контракта. Впрочем, если задуматься, многие живут так же, «первым делом самолеты, а всё остальное – потом».
Я стоял, сжимая в руках автомат, и всё не решался перешагнуть невидимую черту, за которой медленно и неторопливо клубился утренний туман – слишком плотный, чтобы быть просто туманом. Сплошное облачное молоко, очень похожее на однородную взвесь, в которую шагаешь, покидая борт самолета по команде инструктора «Пошел!».
Но здесь команду можешь отдать себе только ты сам. По пути сюда лесник рассказал, что Чернобыль-два «каждый раз другой, и часто случается в этих местах – вошел человек в туман, и как слизало его. Можешь в двух шагах за ним идти, а всё равно не поймешь, не увидишь, как человека смерть лютая настигла. Это потому, что законы Зоны блюсти надо, коль ты ее топчешь. И в городе-призраке сегодняшнем ни малейшего следа от тебя не должно остаться, иначе вряд ли ты оттуда вернешься». В общем, ободрял старик как мог.
Ладно, с другой стороны, всё равно выбора нет, а возвращаться назад в Зоне примета хуже не придумаешь… И я просто шагнул вперед, искренне надеясь, что лесник оказался не во всем прав и что остатки личной удачи в который раз помогут мне остаться в живых.
Я сделал несколько шагов – и понял, что иду не по ковру из прелой осенней листвы, а по твердой, скорее всего, асфальтовой дороге. Туман неохотно расступился – и я увидел город. Город, которого не может быть на этом месте… и который, тем не менее, существует. Город, созданный людьми… и Зоной.
Под моими ногами и вправду была дорога, которая в принципе не могла находиться внутри Периметра. Ровный, абсолютно ровный асфальт, без малейшей выбоины. Говорят, до перестройки такие дороги делали в закрытых городках, порой посещаемых иностранными делегациями и партийными бонзами. Но пули, копыта мутантов и кислотные дожди разрушили даже эти дороги…
Но только не здесь.
Этот город стоял нетронутым, словно его не коснулись ни чернобыльская авария, ни последующая волна смертоносного Излучения. Обвитые плющом одно- и двухэтажные домики не имели ни малейших следов разрушений, словно были отстроены пару недель назад. Уютные скверы, небольшие фонтанчики, свежевыкрашенные скамейки, не знавшие, что такое ножи вандалов, способных на самовыражение лишь тремя словами «здесь был Вася». Или же тремя буквами, что проще и понятнее, как струя шавки, метящей не свою территорию…
А еще здесь были люди, также не тронутые ни временем, ни Зоной. Возможно, она сохранила для себя этот город вместе с жителями как память о прошлом, которое уже никогда не вернется… Но как же хочется верить, что не правы оказались лесник и Шрам, что не об этом Чернобыле-два говорил первый и не в нем побывал второй. Ведь ты можешь многое, Зона, и я правда хочу, чтобы этот город был настоящим. Больше, чем что либо другое в жизни…
Потому что по той же дороге, на которой стоял я – грязный, с автоматом в руке и с фильтрующей маской на груди, – шли люди из моего далекого детства. Такие же, как я, из плоти и крови, но… другие. Другие потому, что на их лицах было написано счастье. Простое счастье людей, знающих, что страна, в которой они живут, самая великая и могучая. Что их соотечественники сорок лет назад победили самое страшное зло на планете. Что такой же, как они, обыкновенный русский человек, каких в Союзе миллионы, четверть века назад первым в мире отправился в космос… И что здесь и сейчас они тоже делают одно большое и нужное дело…
