Я выстрелил, но монументовец, сместившись вбок, ловко присел. Моя пуля лишь скользнула по его шлему, правда, вторая вошла точно в сочленение между забралом и нагрудной броней, опрокинув ловкача на спину. В это время его напарник, прекратив стрельбу, выхватил гранату…
– Мать вашу, суки яйцеголовые, доложите Захарову! – надрывался Шрам. – Он узнает, что вы нам дверь не открыли, сто пудов головенки вам с резьбы посворачивает!
– А шли бы вы, уважаемые… – обиженно отозвалась блямба. И тут же другим, уже знакомым голосом произнесла: – Так, что тут происходит?
– Какие-то неадекваты, профессор, посмотрите сами в монитор, – пожаловался невидимый «буратино».
– Отчего же, я с ними вполне знаком…
Я выстрелил, очень надеясь, что мои навыки, несколько атрофировавшиеся за время, проведенное на острове, не подведут меня на этот раз. Если честно, я где-то в глубине души сейчас вознес короткую, но проникновенную просьбу, очень похожую на молитву. Кому – не знаю. Но, наверно, всё-таки Зоне. Болотник говорит, что все мы – ее дети, так кого как не собственную мать зовет человек в минуту смертельной опасности?
И, похоже, эта молитва, короткая, как выстрел, достигла адресата. Я снова был пулей, вылетевшей из ствола моего АК. Я снова несся вперед, рассекая воздух, ввинчиваясь в него раскаленными боковинами, словно штопор в вязкую пробку. И я очень отчетливо видел цель – зеленый ребристый цилиндр, медленно вылетающий из раскрытой ладони монументовца.
Давно известно, что фанатики, облаченные в броню, не носят с собой наступательных гранат. Их оружие – оборонительные «эфки», так как экзоскелету практически не страшны осколки «рубашки» гранаты, взорвавшейся даже в десяти метрах от него.
Но сейчас был другой случай.
Моя пуля ударила точно в гранату, и та взорвалась рядом с головой монументовца. Когда рассеялся дым, я увидел жутковатую картину – «живой танк» стоял, подняв обрубок руки на уровень глаз, словно пытался рассмотреть, что же такое с ней произошло. Но это ему никак не удавалось – смотровое бронестекло расплющило и взрывом вдавило внутрь шлема, превратив в кашу его содержимое. И это самое содержимое, которому стало тесно в замкнутом пространстве, сейчас вылезло наружу неаппетитным с виду месивом, из которого свешивались на ниточках зрительных нервов окровавленные глазные яблоки.
Монументовец постоял мгновение – и рухнул изуродованным лицом вниз. Но победу праздновать было рано – за ним показались еще несколько фигур в аналогичной броне. А мне просто необходима была секунда на то, чтобы сменить пустой магазин на полный…
– Быстрее! – дернул меня за плечо Шрам, и я потратил спасительную секунду с большей пользой для себя, нырнув в узкую щель между косяком и медленно открывающейся дверью. В которую снаружи тут же ударил шквал свинца.
– Закрывай, дебил! – заорал Шрам.
Вряд ли невидимый «дебил» услышал его вопль – наверно, сам догадался, что надо делать. Не завершив полный цикл открывания, дверь поехала назад, и неумолимому движению этой стальной плиты никоим образом не могли помешать бронированные пальцы, вцепившиеся снаружи в ее край.
Я невольно поморщился. Дверь, влажно чавкнув, встала на место. Под потолком шлюза загорелся аварийный красный свет, под которым четыре шевелящихся на полу окровавленных обрубка смотрелись еще более зловеще.
– Вот ведь гады какие упорные, – сказал Шрам. И непонятно, к кому относились эти слова – к охранникам, которые не хотели открывать дверь, к монументовцам преследующим нас до последнего, или к пальцам, которые настойчиво не желали умирать, даже будучи отделенными от руки хозяина.
* * *
– Ну-с, рассказывайте, молодые люди, с чем пожаловали в мою скромную лабораторию?
Захаров принял нас в своем личном кабинете, обставленном на удивление скромно. Письменный стол с двумя ноутбуками, практически похороненными под ворохом бумаг, стул на стальных ножках возле стола, забитый книгами стеллаж, два кресла возле него и висящая на стене между ними репродукция картины «Апофеоз войны».
– Мы, наверно, порядочно навредили вам, профессор, – осторожно начал я. – Нарушили ваше перемирие с фанатиками.
– Не в вас дело, молодые люди, – покачал седой головой Захаров. – Рано или поздно это должно было случиться. Если «Монументу» удастся захватить Зону под свой контроль, вы думаете, истинные хозяева этой группировки потерпят у себя в тылу такую силу, как наша научная станция? Да никогда в жизни! У них полно своих ученых, и коллеги под боком, работающие в интересах вероятного противника, им абсолютно неинтересны. Так что после оккупации Зоны нам непременно предложат ее покинуть. Или не предложат, так как я и мои сотрудники знаем слишком много и логичнее будет нас просто ликвидировать.
Профессор подошел к окну, за которым оранжевый закат нежно ласкал последними лучами солнца верхушки стройных берез. Качественная голограмма, только я всё никак не мог взять в толк, зачем они профессору? Тоскует по дому? Так уехал бы давно, тем более что его жизни угрожает действительно реальная опасность. Или как настоящий капитан не может покинуть тонущий корабль, так и он не в силах бросить научную базу, которую создал мощью своего гения и талантом предпринимателя?
Что я и озвучил.
– Я буду защищать дело своих рук до последнего, – медленно произнес Захаров. Впрочем, иного я и не ожидал от него услышать. – А вам, молодые люди, пора покинуть Зону, если хотите остаться в живых. Кстати, в память о ваших прежних заслугах перед наукой я, пожалуй, помогу вам выйти за Периметр…
– Нам в Припять надо, – сказал я во второй раз за сегодня. И вторично наткнулся на недоуменный взгляд.
– Тогда вам проще сразу выпить цианистого калия, – сказал Захаров. – Могу продать дешево по знакомству, и мучиться не надо будет.
– Ценю ваш юмор, – кивнул я. – Но, тем не менее, я не шучу. Если позволите, мы б отсиделись у вас на базе до рассвета, отдохнули немного, и попробовали бы с утра пораньше прорваться на восток.
Захаров покачал головой.
– Это стопроцентное самоубийство даже с вашими способностями. Вас только что чуть не размазали по стене моей станции. Хотите, мы спустимся в отсек внешнего наблюдения? Мою базу оцепили двойным кольцом, и нетрудно догадаться, что с утра «Монумент» подгонит сюда что-нибудь посущественнее бронированной пехоты. И что будет дальше, одной Зоне известно. Штурм, осада, блокада – я не знаю, но в любом случае ни о каком вашем прорыве речи быть не может.
Мы переглянулись со Шрамом. Дело плохо. Похоже, мы сами себя загнали в ловушку.
– Но вам надо в Припять, – задумчиво продолжал Захаров, словно разговаривая сам с собой. – В Припять… И наземный путь исключен, так как, если даже случится чудо, в укрепленный фанатиками город вам не попасть… В Припять…
Он замолчал, глядя в одну точку. Прошла минута, вторая…
– Профессор, – негромко позвал Шрам.
