– Да? – встрепенулся Захаров, отрываясь от своей голограммы, в которой вечер плавно перетекал в звездную ночь. – Простите, немного задумался, пытаясь решить вашу проблему. А может быть, и мою заодно. Понимаете ли, в общем-то давно уже не является секретом очевидный факт, что под Зоной имеется обширная сеть коммуникаций, прорытых еще во время постройки ЧАЭС. Это был единый комплекс секретных лабораторий по созданию новейшего психотронного и биологического оружия, и мощнейшая атомная станция обеспечивала его энергией. Естественно, для того, чтобы этот комплекс невозможно было обнаружить со спутников, все ветви чернобыльского метро проложили под землей…
– Как вы сказали? – переспросил Шрам. – Метро?
– Именно, – кивнул профессор. – Все лаборатории Зоны соединены между собой тоннелями в единый комплекс, значительная часть которого в настоящее время законсервирована.
– И я даже догадываюсь почему, – проворчал наемник. – Мутанты?
– Не только, – сказал Захаров, отходя от окна и устало опускаясь в кресло. – Если на поверхности Зоны мы имеем дело с довольно ограниченным видовым набором мутировавших организмов, то под землей совершенно точно находятся плоды биологических экспериментов. Что с ними стало и во что они превратились, я не имею ни малейшего понятия.
– Что так? – поднял бровь Шрам. – А как же любопытство ученого?
– Меня интересует Зона и ее взаимодействие с миром-отражением, – довольно резко сказал Захаров. – Но мне нет никакого дела до того, что делали или пытались сделать мои коллеги из несчастных добровольцев, согласившихся на ужасные эксперименты во имя науки. К тому же я, знаете ли, не имею желания открывать этот ящик Пандоры и наводнять Зону новыми чудовищами. Признаться, не хотелось мне рассказывать вам об этом факте, крайне неприятном для нашей науки, но не исключено, что в настоящее время это единственный выход. Если вы уверены, что сможете устранить свои и мои проблемы, а заодно и проблемы Зоны, добравшись до Припяти, то это, пожалуй, единственно возможный путь. Я надеюсь, что люди с вашей подготовкой и с вашими способностями имеют один шанс из тысячи пройти десять километров под землей от моей лаборатории до той, которая находится в Припяти.
– Скажите, профессор, а… много там этих потомков несчастных добровольцев? – поинтересовался Шрам.
– Не знаю, – сказал Захаров. – Говорят, несколько лет назад как-то борговцы пробили одну из стен чернобыльского метро, так оттуда такое полезло… По-моему, тогда какой-то сумасшедший наемник спустился туда и сумел выправить ситуацию, активировав блок управления насосной станции и затопив подземелье.
– Да-да, я тоже об этом слышал, – рассеянно в тон профессору проговорил Шрам, вертя в пальцах ремень «Винтореза».
– Простите, так это… были вы?
Захаров от удивления аж приподнял очки, глядя на Шрама, словно видел его в первый раз.
– Ага, – просто ответил наемник. – Но могу вам точно сказать, что десять километров по этим подземельям мы точно не пройдем. Просто не утащим с собой столько патронов, даже если подстрелим ту парочку болванов, что охраняют вход на вашу научную станцию, и сделаем из них «рюкзаки».
– Не надо ни в кого стрелять. У нас большой дефицит кадров, потому выбирать не приходится, – сказал Захаров, вернув очки на место. После чего повернулся к нам спиной, подошел к висящей на стене репродукции «Апофеоза войны» и провел пальцами по раме, нажимая в определенной последовательности на ее фигурные завитушки.
В картине что-то щелкнуло, и она плавно отъехала в сторону, открыв стальную дверь большого сейфа, вмурованного в стену. Поколдовав над кодовым замком, Захаров отпер хранилище и отошел в сторону, жестом фокусника предлагая нам полюбоваться на его содержимое.
Я послушно полюбовался – и зажмурился. Таких сокровищ, собранных в одном месте, я никогда не видел.
На стальных полках в прозрачных контейнерах из толстого освинцованного стекла лежали артефакты. Пожалуй, самые крупные из тех, какие я когда-либо встречал. И понятное дело, что профессор коллекционировал далеко не дешевку, цена которой полмагазина патронов в удачный день.
– Да уж, – сказал наемник, скользнув слишком уж равнодушным взглядом по огромным артефактам, за каждый из которых на Большой земле можно было купить как минимум трехэтажный коттедж в Ницце. – Говорила мне мама, учи, сынок, химию да биологию. Не слушался я маму, а вместо этого учился стрелять из рогатки. И, как говорится, что выросло – то выросло. А то, глядишь, тоже не шлялся бы по Зоне как неприкаянный, а сидел себе в бронированном термосе и собирал коллэкцию – чисто для души.
Захаров усмехнулся.
– Ну, насчет «для души» – это вы, молодой человек, погорячились. Всё для науки. И лишь иногда для таких вот экстренных случаев, как этот.
После чего ученый вновь нырнул в сейф и извлек оттуда пару идентичных хрустальных контейнеров, каждый из которых стоил раз в двадцать дороже обычного, которые сталкеры таскают на поясах своих костюмов. И на кой такие понты? Только ради того, чтобы, не открывая крышки, любоваться на артефакт через полированные стенки?
В контейнерах, источая мертвенно-бледный свет, лениво плавали два шара, каждый величиной с кулак взрослого мужика. Шрам немного напрягся.
– Поосторожнее вы с ними, – сказал он. – Эти шарики фонят как небольшие реакторы, даже через контейнер прошибает.
– Не беспокойтесь, некоторые артефакты имеют свойство менять свою природу от выброса к выбросу, – сообщил профессор истину, старую, как сама Зона. – Например, осенью позапрошлого года «спутник» замечательно блокировал пси-излучение, правда, при достаточно высокой дозе радиоактивного излучения. Вы совершенно правы, при использовании «спутника» негативный эффект данного излучения приходилось гасить другими артефактами. Но с недавнего времени это чудо природы практически перестало быть опасным для человека, приобретя новые свойства. «Спутник», собранный после весны прошлого года, можно использовать без малейшего вреда.
– Угу, – кивнул Шрам. – Слышал про такое. Только одно небольшое «но». Варана из «Воли» убило батарейкой от часов, когда он нес на себе «спутник» раза в два меньше того, что вы только что достали из сейфа.
– Ну вот, опять, – Захаров развел руками, в каждой из которых было по контейнеру. – Вы уж извините, господа, но, по моему разумению, пройти тоннель можно только одним способом – так, чтобы хтонические чудовища Зоны не успели распознать в вас потенциальную добычу. И могу заметить, что данные артефакты стоят раз в десять дороже побитого экзоскелета, который вы можете предложить в обмен на них.
Вот здесь Захаров был прав. Разве что в цене ошибся немного – естественно, в свою пользу. Но тут он хозяин положения, потому я скромно промолчал.
– Но если вы доберетесь до Припяти и сумеете остановить экспансию «Монумента», я готов простить вам этот долг, – сказал ученый, бережно кладя контейнеры на стол. – Более того, не поскуплюсь на приз, который наверняка устроит вас обоих – ведь речь идет о моей научной работе в Зоне, а это для меня дороже любых денег и артефактов.
