Мне не нужно решать, в какой комнате спать. Уже столь поздний час, что миссис Джонс, немного переборщившая с процессом наведения чистоты, решает заночевать в гостевой комнате в конце коридора. Ее присутствие нам несколько мешает, поэтому мы стыдливо расходимся по своим комнатам. Через минуту после того, как я закрываю дверь и, потерянная, остаюсь посреди комнаты, раздается легкий стук и входит Кай. Он берет меня за руки, оглядывая с ног до головы и улыбаясь.
– Какая ты красавица. Миссис Джонс хорошо поработала. Я почти не узнал тебя без одежды погонщицы.
Я улыбаюсь в ответ, стесняясь немного, но радуясь, что он пришел. Мы обнимаем друг друга крепко, и тут Кай слегка вздрагивает. Его рука по-прежнему побаливает, хотя он не жалуется. Сквозь его чистую шерстяную рубашку я вижу шрам.
– Заживает, – говорит он. – Благодаря тебе.
Не согласившись с этим, я расстегиваю пуговицы и аккуратно загибаю его рубашку, обнажив рану. Она суха и чиста, но затянута ужасным шрамом. Большая неровная красная линия тянется от плеча Кая к сгибу локтя. Впрочем, мы оба знаем, что могло быть хуже. Намного хуже. Но сердце мое сжимается при виде того, как муж мучается от боли. Я наклоняюсь вперед и целую шрам, желая облегчить боль от пореза. Из моих глаз текут горячие слезы, капая прямо на рану. Ведьмины слезы. Я не придумала заклятия, лишь пожелание, чтобы мужу стало легче. Сначала я не могу обнаружить никаких изменений в ярком, неравномерном шраме, но потом я вижу, как он очень медленно начинает размываться и наконец исчезает, хотя и не полностью. Я улыбаюсь Каю, который глядит на рану, а потом на меня. Он нежно тянет меня к себе и крепко целует.
– Моя дикарка, – бормочет он в ухо. – Как мне повезло, что у меня такой доктор!
Я снова поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и вижу в них огромную любовь. Он притягивает меня к себе, обняв неистово, и я знаю, что не имеет значения, где мы находимся, пока мы вместе.
Я просыпаюсь посреди ночи. Рядом мирно посапывает Кай. Я не уверена, что именно пробудило меня от глубокого сна, но чувствую, проснулась я не сама. Теперь я уверена, что за дверью спальни слышу шум. Как будто шаги. Но разве миссис Джонс встала бы в такой ранний час? В окно ярко светит луна. Серебряный диск еще высоко, ночь явно не кончилась. Я снова прислушиваюсь и различаю слабые шаги. Это точно не миссис Джонс, ибо та бухает по полу и постоянно охает и ахает. Я выскальзываю из-под одеяла и, взяв шерстяной платок, накидываю его на плечи. Дверь открывается со скрипом. Я вижу лишь тени. Но, присмотревшись, понимаю: в одном из углов тень кажется больше. Мне становится страшно. Я заставляю себя сделать шаг вперед и чувствую уже знакомый холодок в этом небольшом пространстве. Кэтрин? Ты пришла поговорить со мной? Ты против того, что я сплю с твоим мужем, хотя он больше не твой? Но я не могу быть уверена, кто или что такое здесь было. Наконец, когда мне становится неуютно, а возвращаться в комнату не возникает желания, я спускаюсь вниз и через заднюю дверь выхожу во двор.
Но странное чувство преследует меня даже тут. Я снова иду к источнику. На улице холодно, однако температура не достаточно низкая, чтобы глубокий пруд и бьющий среди камней источник могли замерзнуть. Яркая луна рисует красочные картины на поверхности воды. Я смотрю на своего двойника, который пристально глядит на меня из пруда. И вдруг мое сердце начинает биться сильнее, ибо рядом с моим лицом появляется еще одно знакомое до боли лицо. Повернувшись, я вижу совсем рядом с собой Изольду. Сначала я думаю, она вышла из тела, но потом понимаю – ведьма пришла сюда во плоти. Я чувствую жуткий аромат змеиной кожи, который преследовал меня повсюду. В эту ночь Изольду нельзя назвать прекрасной. Ее лицо ужасающе грубое, словно шершавая поверхность луны.
– Слишком ты легкомысленно одета, деточка, – говорит она. – Смотри не простудись. Любящий муж сойдет с ума, если с тобой что-нибудь случится.
Изольда делает шаг назад, оглядев меня критическим взглядом.
– И что он нашел в таком плоском тельце? Наверное, он не такой мужественный, чтобы посчитать, что достоин роскошной женщины!
Я думаю иначе. Кай порядочный мужчина и хороший человек, слишком хороший для такой твари, как она.
– О, ты, должно быть, думаешь, я – само воплощение зла, не так ли?
Я отворачиваюсь, мысленно ругая себя за то, что забыла: на близком расстоянии Изольда слышит, о чем я думаю.
– Ты вообще знаешь, что такое зло? Мне думается, определение его зависит от того, кто его дает. Кто-то скажет, зло – все, что не во имя Господа. Но кто решил, будто есть лишь один Господь? Другие же считают злом все, расходящееся с их интересами. А какой вариант больше по душе тебе, Моргана?
Из уст Изольды мое имя звучит омерзительно.
– Я рассчитывала прогнать тебя прочь, хорошенько напугать, ведь такая трусиха, как ты, могла бы легко сбежать отсюда. Но я недооценила тебя. Поэтому постаралась отвадить от тебя Кая, посеяла дурные сплетни, хотела, чтобы он думал, что ты приносишь одни несчастья, чтобы ты ему опротивела. К сожалению, бедный Кай настолько увлечен, что отвадить его от тебя невозможно.
Изольда вздыхает. Подходит к источнику и окунает пальцы в пруд.
– Что оставляет мне весьма небольшой простор для действий. Ибо останавливаться я не намерена, тут уж не сомневайся. Я получу Финнон-Лас, чего бы мне это ни стоило. Жаль только, что заплатить цену придется твоему возлюбленному муженьку. Нет, не смотри на меня так. Это твоя вина, по крайней мере, частично – если бы ты меня послушала и вернулась в грязную нору, из которой Кай тебя вытащил, мне не было бы никакой нужды так с ним поступать. Что? Нечего сказать? Погоди-ка, уж не испугалась ли ты – я чую запах страха?
Все. Больше ни секунды в обществе этой твари. Я поворачиваюсь и направляюсь было к дому, но Изольда вдруг оказывается передо мной, неестественно быстро и бесшумно.
– Как, миссис Дженкинс, разве вы не знаете, что уходить, когда с вами разговаривают, считается верхом неприличия? Где же ваши манеры?
Я пытаюсь пройти мимо, но Изольда хватает меня за руку и больно сжимает ее. Прикосновение этой твари, кажется, распространяет по моей коже яд, и я чувствую, как он жжет мне руку. Ведьма кричит:
– Слушай же! Кай Дженкинс больше никогда не будет здоров! Его силы будут таять, кровь – разжижаться, острота ума – меркнуть, пока он не превратится в ходячий труп. А ты будешь смотреть, беспомощная, наблюдать, как он страдает. И когда твой муженек наконец издохнет, я буду торжествовать! Я прослежу за тем, чтобы духу твоего здесь не осталось, и Финнон-Лас будет моим.
Я вырываю из ее лап свое запястье и мчусь к дому, но ее слова преследуют меня по пятам.
– Я проклинаю Кая Дженкинса! Проклинаю его медленной и мучительной смертью, а тебя приговариваю быть свидетельницей его страданий. Знай: ты могла бы все изменить, если бы любила его достаточно, чтобы отказаться от него!
Я захлопываю тяжелую дверь. Мое сердце почти выпрыгивает из груди. Я пулей взлетаю по лестнице и вбегаю в спальню. Изо всех сил пытаюсь восстановить неровное дыхание. Кай по-прежнему спит, мирно, тихо и крепко. Надолго ли этот покой? Надолго ли?
