– А вы прочитайте – и сразу все поймете.
– О господи, только этого не хватало! – воскликнула Лола. – Мало мне той муры, за чтение которой я получаю деньги! Ради чего в первую очередь вы взялись за эту работу, мистер Анселл? Ради социальной значимости «Правды и преступления» или ради ста долларов в неделю?
– Ста двадцати пяти, – не удержался я.
– Для большинства здешних писак это было бы самым главным принципом.
– Я не настолько циничен. Я верю, что можно хорошо зарабатывать, не идя на сделку с совестью.
– Если вам так нужна социальная значимость, увольняйтесь и переходите в «Нью Массес»
[44]. Как раз подходящее местечко, чтобы комфортно сдохнуть с голоду за высокую идею. Но прежде чем отказаться от ста двадцати пяти баксов и работы, на которой можно одной рукой выпускать журнал, а другой мешать себе выпивку, рекомендую осознать разницу между принципами и желанием любой ценой настоять на своем.
Похоже, пить Лолу заставляет именно цинизм по отношению к собственной работе. Конечно, я не мог винить ее за отвращение к «Правде и любви». Когда-то Лола Манфред была неплохой поэтессой.
Она мягко взяла меня за рукав.
– Вы точно знаете, за что именно сражаетесь?
– Я не допущу, чтобы мной помыкали.
– Ну, пусть этот принцип вас согреет, когда будете дрожать от холода на чердаке.
– Если я сейчас позволю им создать прецедент, на какой авторитет я впредь смогу рассчитывать?
– А это важно?
– Что значит «это важно»?! – вскричал я.
Она изящным жестом высморкалась в грязный платок.
– А чем вы, Дон Кихот, отличаетесь от своих сокамерников в этой тюряге? С чего это вам привилегия делать все по-своему, а остальным ежедневная обязанность склоняться в реверансе перед Манном и целовать августейшую задницу Барклая?
– Вас, Лола, я за соблюдением этих ритуалов никогда не замечал.
– А я не имею в них необходимости. Меня уволить не могут – я знаю, где зарыт труп.
– Пожалуй, мне тоже стоило бы подыскать такой труп.
– Это будет несложно. Трупов тут зарыто предостаточно.
Раздался негромкий звук открываемой двери. Кто-то возник у меня за спиной. Я с надеждой обернулся, но это была не Элеанор. За мной пришла секретарша Манна. Она презрительно улыбнулась и сообщила:
– Он готов принять вас, мистер Анселл.
Я пошел на выход. Когда я придерживал для секретарши дверь, Лола послала мне воздушный поцелуй.
– Заглядывайте потом, мне есть чем вас утешить, – и она, подмигнув, указала пальчиком на нижний ящик стола.
– Входите, входите! – бодро приветствовал меня Манн. – Желаете присесть? Вам там удобно? Позвольте, я опущу штору, чтобы вам в глаза не светило.
В этом был весь Манн, говорливый и приторный. Вкрадчивый голос, дежурная улыбка. Он был доволен собой, он добился карьерных высот – с позиции секретаря дослужился до большого начальника. У него был клоунский рот – красный, будто накрашенный, и изгибающийся, как полумесяц. Когда он смеялся, щеки оставались неподвижны, словно рот жил собственной жизнью отдельно от лица. Волосы его понемногу редели. В центре надо лбом еще наблюдалась какая-то растительность, но по бокам наметились высокие залысины. Брови Манна были с резким изломом, глаза узкие и вечно бегающие. Рабочее место он держал в безукоризненном порядке, а все бумаги аккуратно раскладывал по кожаным папкам. Одну из стен его кабинета украшали многочисленные фотографии, любовно подписанные самим Барклаем.
Он предложил мне сигарету.
– Не курю турецкие, – сказал я и полез в карман за своими.
Он поднес мне зажигалку. Я ждал, чтобы он сам начал разговор. Через некоторое время Манн произнес:
– Вы хотели со мной что-то обсудить, мистер Анселл?
– Вы прекрасно знаете, что я хотел с вами обсудить. – Я помахал мятой служебкой. – Номер сегодня должен идти в печать.
Он покивал.
– Я уже не раз замечал, что вы склонны тянуть с важными материалами до последнего, Анселл.
– Это я склонен тянуть?! Смотрите, Манн, статья валялась у вас почти три недели – гляньте на дату! Вы здесь распоряжаетесь, вы контрольный редактор и главный управляющий! Почему вы продержали статью до дня печати и зарубили ее, сопроводив дурацкой запиской? Я пришел узнать, какого черта – должен же кто-то хоть раз задать вам этот вопрос!
Манн сосредоточенно пускал колечки дыма под потолок.
– Не понимаю, что вас не устраивает, Анселл. Большинство редакторов считает, что наша организация функционирует эффективно.
– Да черт бы вас подрал! – выпалил я. – Так нельзя! Вы же знаете, что без «Нераскрытой загадки» номер выйти не сможет!
– А у вас нет ничего на замену?
– Иллюстрации сданы, клише подготовлены!
– Все это можно до завтра переделать. Так есть у вас запасной вариант, Анселл?
Я вскочил перед ним на ноги и обрушил оба кулака на стол.
– Со статьей все в порядке! Почему вы ее зарубили?
Манн кивнул на смятый листок.
– Я все изложил в служебной записке.
– Я не согласен с вами, мистер Манн.
– Мне очень жаль, Анселл.
В общем зале снова стрекотали пишущие машинки. Слева, со стороны «Правды и любви», донесся смех. Наверное, Элеонор вернулась из студии. Знать бы, что ей сказала Лола и что она обо мне подумает… Сочтет ли напыщенным молодым дураком или восхитится человеком, который борется за свои права?
– Смотрите, я не хочу упираться тут рогом, – произнес я сдержанно. – Вы правы насчет курсов дистанционного обучения. Я не питаю иллюзий о назначении наших журналов…
– Назначение наших журналов, Анселл, – распространять правду в форме, привлекательной для публики.
– Разумеется, мистер Манн. Но реклама…
– Реклама обеспечивает нас финансированием. Со снижением финансирования снижаются тиражи, и мы уже не можем донести свои мысли до столь же широкого круга людей.
– Понимаю. И без проблем готов убрать шпильки в адрес курсов дистанционного обучения. Я просто напишу, что одна конкретная организация подобного плана была мошеннической и ее нельзя ставить в один ряд с аккредитованными образовательными учреждениями, которые рекламируются в наших неподкупных журналах.
Я тут же осознал свою ошибку. Юмор в любой форме ставил Манна в тупик. Он все понимал в буквальном смысле и даже намек на непочтительность к Ноблу Барклаю и его конторе воспринимал как личный афронт. Я поспешил сменить тему:
