Меня нередко переполняет меланхолия, когда я размышляю о цинизме и недоверии окружающих по отношению к его благородству. Думаю, он настолько велик, что мы, мелкие люди, не можем вывести его из душевного равновесия, – этой мыслью я себя и утешаю. Однажды все человечество примет философию правды, и тогда больше не будет ни войн, ни болезней, ни пьяного дурмана, ни бедности.
Из-за моей близости к этому человеку мистер Джон Майлз Анселл попросил меня написать главу для его книги о великом Нобле Барклае. Я честно признаюсь, что эта просьба мне очень польстила, ведь у меня совсем мало опыта в литературных изысканиях. Кроме того, меня привел в некоторое замешательство предмет, которым интересовался мистер Анселл. Зачем ему мои воспоминания об «инциденте» с Уорреном Дж. Вильсоном? Впрочем, как верно подметил мистер Анселл, именно тот, кто знает правду, должен взять на себя борьбу со слухами. В тот злосчастный майский день, в пятницу, я вернулась с обеденного перерыва в обычное время. Не успела я войти в кабинет, как раздался звонок и телефонистка сообщила мне, что моему начальнику пришло сообщение. Некий мистер Уоррен Дж. Вильсон просил передать, что все в силе и он ждет мистера Барклая вечером у себя дома. Я пошла в кабинет мистера Барклая и вписала вечернюю встречу в его настольный календарь.
Мистер Барклай в тот день обедал с сенатором и вернулся только в четыре часа. Несколько минут спустя он вызвал меня к себе. «Откуда это взялось?» – спросил он, указывая на запись в календаре. «Звонили, когда я была на обеде, – ответила я. – Сообщение записала телефонистка». «Спасибо, мисс Экклес», – коротко произнес мистер Барклай, выдернул листок из календаря, разорвал его на мельчайшие кусочки и отправил их в мусорную корзину.
Очевидно, мистер Барклай в то же время вызвал и мистера Манна, потому что не успела я сесть за свой стол, как этот тип торопливо прошел мимо меня и скрылся в святая святых.
Вскоре мне снова пришлось отвлечься от работы для того, чтобы по приказу мистера Барклая вызвать к нему его дочь. Элеанор не оказалось на месте, и мне было поручено немедленно ее найти. Проведя некоторое время в безуспешных поисках, я обнаружила ее в фотографической студии, где под ее руководством позировали модели для иллюстраций. Узнав, что с ней хочет говорить отец, она немедленно бросила все дела и поспешила в его кабинет.
Их совещание не закончилось и к шести часам, так что больше я в тот день никого из них не видела. Я бы и вовсе забыла об этом инциденте, если бы не случившееся на другой день странное совпадение. По субботам мистера Барклая в офисе не бывает – человек, столь щедро раздающий свою энергию, имеет право на дополнительные полдня выходного в неделю. Обычно он уезжает за город с женой и малютками-сыновьями, а мы, верные слуги, присматриваем за его делами с девяти до часу.
Элеанор тем субботним утром также отсутствовала – без официальной причины. Она просто не явилась на работу. Из-за этого у меня были проблемы с фотографической студией. В самом начале рабочего дня мне позвонила миссис Харден, ответственная за реквизит, и стала выяснять, куда делся пистолет.
Да-да, пистолет. Звучит весьма мелодраматично, но такова уж комическая сторона работы в журнале с признаниями. Поскольку многие из них представляют собой исповеди о настоящих преступлениях, для фотографических иллюстраций нередко бывает необходимо огнестрельное оружие. В реквизиторской у нас хранится маленький арсенал. Хотя оружие не заряжено, оно все же считается смертельно опасным, и, чтобы получить его для съемки, редактор, заместитель редактора или ассистент должен предварительно написать запрос. В любовной истории, для которой Элеанор готовила иллюстрации, очевидно, фигурировал пистолет двадцать второго калибра – хотя, честно говоря, я в них особо не разбираюсь. Суть в том, что в кабинет к отцу Элеанор пошла с пистолетом.
Миссис Лола Манфред, начальница Элеанор в редакции журнала «Правда и любовь», сообщила, что в их с Элеанор кабинете пистолета нет, и высказала предположение, что он мог остаться в кабинете мистера Барклая. Так мне пришлось подключиться к поискам. Безрезультатно. Я посмотрела везде, где было можно, но не нашла ничего похожего на пистолет.
Прежде чем у читателя возникнут ненужные подозрения, спешу сообщить, что пистолет обнаружился к обеду на подоконнике фотографической студии. Ранее миссис Харден звонила мистеру Манну и спрашивала, был ли в руках у Элеанор пистолет. Мистер Манн ответил, что не было, и предложил свою помощь в поисках. Вскоре после этого злосчастный пистолет был найден, и мы все от души посмеялись над тем, какая из-за него вышла неразбериха.
А в понедельник утром я узнала, что мистер Вильсон – да-да, тот самый мистер Уоррен Дж. Вильсон – стал жертвой убийства! В свое оправдание замечу, что мне показалось совершенно естественным упомянуть об этом в разговоре с мистером Барклаем. «Вы видели, что сегодня в газетах? – спросила я. – Вы, наверное, шокированы несчастьем с вашим другом мистером Вильсоном?»
И мистер Барклай, обыкновенно такой вежливый с подчиненными, вдруг рявкнул на меня: «Не смейте больше никогда произносить его имя, мисс Экклес!» Мало того, он яростной поступью прошагал к своему кабинету и снова обернулся. «Ни при мне, ни при ком-либо другом! Вы меня поняли?» «Но, мистер Барклай…» – начала было я, желая оправдать свой совершенно естественный интерес к событию настолько из ряда вон выходящему. «Вы больше никогда не произнесете имя Вильсона ни при мне, ни при ком-либо другом. Я не был знаком с этим человеком. Он пытался меня разозлить. Я требую, чтобы вы забыли все, что о нем слышали, мисс Экклес».
Пообещать это было проще, чем утихомирить мятущиеся мысли. Газеты ежедневно писали о мистере Вильсоне. От беспокойства я чуть не сходила с ума. То, что мистер Барклай от меня потребовал, явно противоречило самим основам его учения. Мне в голову приходило единственное объяснение: он защищает кого-то другого. Я повторяла и повторяла себе его мудрые слова о неприкосновенности чужих тайн и пришла к выводу, что должна молчать, оберегая неизвестного мне невинного человека. Мысль о том, что я страдаю ради другого, сделала бремя сокрытия правды менее тяжким.
Прошли месяцы. Имя Уоррена Дж. Вильсона понемногу стиралось из моей памяти, уходя в глубины подсознания, как вдруг Джон Анселл – уверена, безо всякого злого умысла – выбрал это убийство для рубрики «Нераскрытая загадка месяца». Как и следовало ожидать, мистер Барклай статью не пропустил. Я думала, на этом все и закончится, но мистер Анселл оказался мятежной душой. У него хватило нахальства потребовать объяснений. Не получив ответов на свои дерзкие вопросы от мистера Барклая, он попытался вытянуть информацию из меня.
Но не на ту напал – Грейс Экклес слишком умна. Прибегнув к женской хитрости, я тактично сослалась на важный телефонный звонок и так избавилась от этого настырного маленького джентльмена. Хотя я не дала ему повода заподозрить, что его вопросы действуют мне на нервы, у меня стало очень неспокойно на душе. Я понимала, что не смогу выполнять свои обязанности, пока – полностью или частично – не сниму с себя бремя этого знания, варящегося в собственном соку у меня внутри. Для моей хрупкой душевной организации это было слишком.
