– «Духовный» – это не научный термин. Если уж хотите вести дискуссию на такие темы, выражайтесь яснее.
– Вы прямо профессор… Я вот о чем. При психоанализе вы получаете облегчение не только от того, что вслух перечисляете свои грехи, выуживая их из мистического ада своего подсознания, но и от того, что переносите свою вину на терапевта. К чему-то подобному прибегает и Барклай. Посмотрите на вводную главу – каким бы заблудшим ни считал себя бедный глупый читатель, Барклай выглядит хуже. Он совершил все грехи из возможных и желает взять на себя бремя вины своих последователей. Излияние правды – простой и дешевый способ очистить совесть. Не надо платить психотерапевту, не надо жить в страхе перед загробными мучениями. Психоанализ для бедных. Найдите себе близкого друга, накачайте его этими идеями, признайтесь ему в своих грехах, в своих слабостях, излейте ему свои тайные мысли, доведите себя до истерики самобичеванием, отпустите свое чувство вины и – оп! Вот вам и чудесное избавление.
– Послушать вас, все так просто.
– Любая теория проста для тех, кто в нее верит. Когда измученное сердце требует утолить печали, неважно, как именно унимать боль. Не важно, во что вы верите, лишь бы вы могли верить. «Живей, Вольтер, смелей, Руссо…»
Официант принес нам ледяной вишисуаз. Лола съела две ложки и потребовала еще коктейль.
– Вы полагаете, Барклай и сам так это видит? – спросил я. – Понимает, что своим успехом обязан психиатрам, психологам, теологам, теософам, жрецам, целителям, знахарям и древним богам?
– А зачем ему об этом задумываться? Зачем искать объяснений чуду, которое приносит сотни тысяч долларов в год?
– И все равно мне он кажется человеком искренним. Уж точно не дает себе спуску, когда пишет о своих прошлых грехах. И сам следует своей философии, этого у него не отнять. Как бы мы над ним ни смеялись, Лола, он верит, что нашел истинную формулу здоровья и счастья, и хочет, чтобы мир разделил ее с ним.
– …по доллару за книжку, три пятьдесят, если в сафьяновом переплете, – едко заметила Лола. – Плюс годовая подписка на его журналы.
– Это не делает его менее искренним. Большинство дорог к счастью требуют большей платы. Современный мессия не может ходить босым.
– А что такого ценного в искренности? – вопросила Лола, адресуясь к полному залу самодовольной богемы. – Кому от нее хорошо, кроме тех, кто получает от нее прямую выгоду? Нас окружают орды людей, которые будут верить во что угодно, лишь бы это давало им возможность красиво жить. Фашисты вон искренне верят в идеологию фашизма, особенно те, что сидят повыше. Нет на свете ничего более искреннего, друг мой, чем свой собственный шкурный интерес.
Официант стоял у столика и внимал этой речи. Наконец Лола заметила его и отодвинула от себя тарелку с супом.
– Счастливый вы человек, – произнесла она. – Можете позволить себе быть искренним в своей работе. Не так сложно верить в полезность хорошего обеда.
– Благодарю вас, мадам.
– Принесите еще коктейль.
– Нет, – вмешался я. – Никаких больше коктейлей, пока хоть что-нибудь не съедите.
Лола надула губки.
– А вы упрямый. Здорово придумали – накачать меня спиртным и забросать нескромными вопросами. А как только свое получили, сделались скупердяем.
– Ешьте салат. Когда на тарелке ничего не останется, куплю вам еще коктейль.
К столу по очереди подошли еще пятеро мужчин, и каждый раз это было воссоединение двух любящих сердец, после чего Лола заявляла мне либо об очередном провале в памяти, либо о том, что бывший ухажер необыкновенно подурнел. Когда она наконец домучила салат, я велел официанту принести мне кофе, а ей двойной бренди.
– Вы так хорошо меня понимаете. Я упомяну вас в мемуарах. «Джон Анселл, прекрасный и талантливый юноша». Вам нравится?
– Очень. Главное, не включайте меня в список своих любовников.
– Фи, как нелюбезно.
– Не люблю, когда мои амурные дела становятся поводом для обсуждений.
Я решил повременить с вопросами, дав ей допить бренди. А затем предположил, закуривая сигарету:
– Вы, наверное, давно знакомы с Барклаем лично.
– Давно, мой милый, – отозвалась она с легким вздохом. – Так давно, что и не помню сколько.
– Он тоже был вашим любовником?
– А ну-ка немедленно возьмите свои слова обратно, или я уйду!
– Тогда, может, Вильсон? – спросил я, пристально глядя ей в глаза.
Это был выстрел практически вслепую. Практически, но не совсем. Я вспомнил, в каком контексте слышал об Уильяме Блейке. В библиотеке Уоррена Вильсона было несколько его ценных изданий.
– Милый, вы о ком?
– Об Уоррене Вильсоне.
Ни ее поза, ни выражение лица ничуть не изменились. Одна рука с сеточкой голубых жилок покоилась на столе, в другой был бокал с бренди. Лола не позволила дрогнуть ни единому мускулу. Я скорее почувствовал, чем увидел ее внутреннее содрогание.
– Впервые о таком слышу.
Она допила бренди, огляделась и обвинила уборщика в том, что он украл ее шляпу. Джордж тут же примчался ее успокаивать, пока мы с официантом и уборщиком ползали в поисках шляпы под столом. Экстравагантный головной убор обнаружился, только когда Лола встала с места – как выяснилось, она на него села.
– Все это происки недоброжелателей! – мрачно воскликнула она, бережно расправляя шляпку, пострадавшую от жестокого оскорбления, потом водрузила на голову и тут же о ней забыла. По пути к выходу она успела поздороваться еще с парой своих бывших любовников – оба, как Лола призналась потом в такси, были редкие мерзавцы.
– Да и вы не лучше, – продолжила она. – Тоже мне, детектив. Хоть бы поучились, что ли. Подпишитесь на курс по почте, всего пять долларов в месяц и пять задатка.
Это прозвучало резко. Шутка не удалась. Остаток пути до офиса Лола смотрела в окно.
Элеанор сидела в редакции «Правды и любви» и вычитывала статью. В темном платье с белым воротником-стойкой и крахмальными манжетами она выглядела очень красивой и строгой. В кабинете разливался аромат цветов. В стеклянной вазе на столе у Лолы стоял букет алых роз сорта «Американская красавица». Когда мы уходили, цветов тут не было, и я ощутил укол ревности – кто мог прислать их Элеанор?
– Как пообедали? – спросила она.
– Превосходно, – отозвалась Лола. – Он такой джентльмен. Угощает даму от души и ничего не ожидает взамен.
Чувствовалась, что она все еще уязвлена моей невежественной выходкой.
– Лола, простите, если сказал что-то не то. Я совсем не хотел вас задеть.
– Я ранен был, но не упал
[46].
