Беседа шла без неловких пауз, но и без какого бы то ни было содержания. Дама в черном бархате развлекала гостя. Может, еще цыпленка? А вина? Это рейнское, обожаю рейнские вина. Разговор коснулся книг, я спросил, любит ли она поэзию. Сам я не прочитал, кажется, ни одного стихотворения с тех пор, как окончил колледж, однако держался так, словно три вечера в неделю посвящаю собранию любителей поэзии, и наконец сумел ввернуть:
– Я вижу, вам нравится Блейк.
– Не особенно. На мой вкус, у него слишком много мистицизма.
Она произнесла это совсем равнодушно. Так, будто книги получила от кого-то из однокашников – с кем просто училась вместе.
– У меня был друг, который пытался привить мне любовь к Блейку, – продолжала Элеанор. – Дарил мне книги. – Она кивнула на книжные полки. – Но вообще, за всю жизнь мне довелось встретить лишь двух человек, которым этот поэт нравился.
И я мог назвать обоих. Лола Манфред и Уоррен Вильсон.
– И вы, наверное, втроем проводили вечера за своими высоколобыми развлечениями – читали друг другу стихи вслух.
– Мы никогда не собирались втроем. Они друг друга и не знали. Почему вы не едите, Джонни? Вам надо поправляться, вы похудели.
Она была очень мила. Мне хотелось надеяться, что она искренне заботится обо мне, а вовсе не пытается увести разговор от скользкой темы. Остаток вечера она весело тараторила без умолку. Смеялась над всем, что я говорил, даже когда я и не думал шутить. Учитывая обстоятельства, эта нервозная живость меня еще больше встревожила.
Бренда ушла. Мы с Элеанор впервые действительно остались наедине. Я и не попытался сесть рядом с ней на диван, а устроился на стуле в противоположном углу комнаты. Элеанор была разочарована. Движения у нее сделались резкими, она несколько раз вскакивала и переходила с места на место. Некоторое время даже постояла спиной к камину, будто замерзла.
Я откланялся рано под благовидным предлогом: меня совсем недавно выписали из больницы, а новая работа отнимала много сил. Мне следовало высыпаться.
– Да, конечно, я все прекрасно понимаю, – сказа Элеанор, провожая меня. – Доброй ночи.
– Спасибо, вечер был превосходный. И ужин тоже.
Она не подала мне руки и не пригласила заходить еще.
Я ехал домой на автобусе по Пятой авеню, у меня замерзли ноги, я думал о том, как хорошо и уютно было у Элеанор, и злился. Не только на себя, но и на Уильяма Блейка с Уорреном Вильсоном. Мертвый поэт и мертвый продавец курсов дистанционного обучения испортили мне личную жизнь.
Отпирая дверь своей однокомнатной холостяцкой квартирки, я услышал телефонный звонок. Как раз успел подбежать и схватить трубку. Звонил капитан Риордан, мой друг из полиции.
– Ты уже напечатал историю Вильсона? – спросил он.
– Что?
– Ну, про того субъекта с вымышленным именем. Который занимался курсами дистанционного обучения. Которого убили в прошлом мае. Помнишь?
– Конечно, помню! Я просто немного ошарашен тем, что ты мне сейчас о нем говоришь.
– Почему?
– Я как раз о нем думал.
Хоть мы с Риорданом и дружили, он все же был копом. Я не располагал никакими реальными фактами и совершенно точно не собирался выкладывать ему, что моя любимая женщина может выглядеть как блондинкой, так и брюнеткой, имеет в гардеробе клетчатый плащ, а на книжной полке – дар от Уоррена Вильсона.
– Ту особу в клетчатом плаще все-таки взяли, – сообщил Риордан. – Она пьяной вышла из бара на Третьей авеню и заявила ближайшему копу, что это она поднялась на тридцатый этаж в тот вечер, когда убили Вильсона.
– Кто она? – спросил я, пытаясь скрыть волнение в голосе.
– Некая Эрва Люсиль Кеннеди. Судя по документам в ее сумочке.
– Так она подписала признание?
– Она отключилась. Когда проспится, будем допрашивать. Я просто вспомнил, что ты собирался писать об этом деле в ближайшем номере, вот и подумал, что лучше поскорее тебе сообщить.
– Спасибо. Я это очень ценю.
– Ну, вышло бы неловко, если бы мы раскрыли твою «Нераскрытую загадку месяца» перед самым выходом журнала.
– Думаешь, раскроете?
– Девица явно что-то знает. Иначе не раздумывала бы полгода с лишним, прежде чем излить душу полиции.
Повесив трубку, я опустился на диван. Щеки у меня наверняка были красные, даже пот выступил капельками на лбу от стыда. Как мог я допустить мысль, что с убийством связана Элеанор?.. Облегчение мое было так велико, что мой разум услужливо отодвинул в дальний уголок и Грейс Экклес, и то, с каким лицом Элеанор вылетела из уборной после разговора с ней. Я даже про креветки забыл.
Я набрал номер Элеанор.
– Алло, – ответила она раздраженным тоном, словно звонок заставил ее вылезти из горячей ванны.
– Элеанор…
– А, это ты.
– Элеанор, ты наверняка сердита на меня. Считаешь меня редкостной скотиной. Просто дело в том, что… В общем, моему поведению была причина… хотя ты вряд ли сочтешь ее уважительной…
– Какая причина?
Я помедлил. Не мог же я вот так заявить ей по телефону, что подозревал ее в причастности к убийству! Пришлось начать плести первое, что на ум пришло:
– Я в тебя влюблен до умопомрачения. Боялся сделать что-нибудь не так. Разозлить тебя излишней настойчивостью.
– Я дала тебе повод думать, что могу разозлиться?
– Ну, просто я оробел как-то…
– Почему, Джонни?! А я-то боялась, что это я слишком настойчива! Вела себя как развязная девка и думала, что именно этим тебя и оттолкнула!
– Элеанор, милая. Ты чудесная. И очень красивая. Пожалуйста, можно я вернусь?
– Сейчас?
– Да, вот прямо сейчас.
– Но уже так поздно…
– Я хочу вымолить твое прощение. Хочу пожелать тебе доброй ночи, как положено. Поблагодарить тебя за прекрасный ужин. Рассказать тебе, как сильно я тебя люблю. Элеанор, я…
– Приезжай скорей.
Я помчался вниз по лестнице, на ходу надевая шляпу и пальто. На Мэдисон-авеню попытался запрыгнуть в такси, остановившееся на светофоре. Такси было занято, там целовалась парочка, и мужчина заорал, чтобы я немедленно выметался, не то сильно пожалею. Наконец подрулило свободное такси. Я велел водителю гнать как можно быстрее, но мы застревали чуть ли не на каждом перекрестке. На Десятой улице я выскочил, не дожидаясь, когда машина подъедет к тротуару. Элеанор, видимо, стояла у окна – замок двери в подъезд щелкнул раньше, чем я успел позвонить.
Я поспешил наверх, перепрыгивая через ступеньку. Дверь в квартиру была распахнута. Элеанор стояла в коридоре в синем халате, с распущенными по плечам волосами. Я заключил ее в объятия.
