– Послушай, у тебя хороший вкус. Что ты думаешь об этой картине? – Он кивнул на висящее напротив камина полотно.
– Мерзость, – честно ответила я.
– А! – воскликнул он. – Выходит, не так уж я и примитивен! Я бы давно вышвырнул эту мазню, да только Глория уверяет меня, что это искусство. Бог свидетель, в редакции и так куда ни глянь – везде лошадиная задница, зачем вешать еще одну в собственном доме?!
Таков добродушный и жизнерадостный Нобл Барклай, вот он веселит дочь, беззлобно подшучивая над женой.
Я ответила ему голосом кротким и мягким, как пай-девочка, только что вернувшаяся из воскресной школы:
– Почему ты сказал Джону Анселлу то, что сказал?
– А он тут же побежал и растрепал все тебе. Каков рыцарь…
– Не важно. Я хочу знать, почему ты это сказал.
– Зачем ты тогда пришла ко мне с пистолетом?
Я отвела взгляд и посмотрела на белые гипсовые руки, подхватывающие черные бархатные гардины.
– Пистолет тут вообще ни при чем. Ты прекрасно знаешь, что я принесла его по ошибке. Ты велел мне явиться немедленно, я только что получила реквизит и второпях унесла его с собой вместо сумочки. Я сейчас не об этом…
Его сильные пальцы сомкнулись на моем запястье.
– Говори правду, дитя.
– Это я прошу тебя сказать мне правду, отец. Зачем ты делаешь вид, будто считаешь меня убийцей мистера Вильсона? Почему так разозлился, узнав, что я с ним общаюсь? Зачем наговорил все эти нелепости – что он тебя якобы ненавидит и мечтает уничтожить?
В стиснутом жесткой рукой запястье пульсировала боль, но мне было стыдно в этом признаться.
Отец вздохнул.
– Неужели надо опять все сначала? Я ведь еще тогда тебе объяснил…
– Ничего ты мне не объяснил! – выпалила я, забыв, что перечить ему в нашей семье уже считалось вероломством. – Ты сразу подключил тяжелую артиллерию – начал кричать, командовать и требовать к себе уважения. И никак не обосновал ни свою безумную ярость, ни странные намеки, что якобы мистер Вильсон для меня опасен!
– Он обманул меня. И знакомство с тобой было частью его хитрой схемы. Он хотел использовать против меня родную дочь.
– Почему?
Отец посмотрел на тазовые кости мертвой лошади и снова вздохнул.
– Ты утверждаешь, что мистер Вильсон хотел тебе за что-то отомстить, – напомнила я. – Что месть была единственным смыслом его жизни. Что он как-то подвел тебя, не сумел признать свою ошибку и тебя возненавидел. Но ты так и не объяснил, что же такое он сделал и как…
– Тихо, тихо, не кричи!
– Я хочу знать!
– Успокойся, у тебя почти истерика. Посиди-ка молча пять минут. – Он красноречиво посмотрел на черные часы на каминной полке. – Пять минут тишины, и мы начнем изливать друг другу правду, какой бы горькой она ни была.
– Нет у меня никакой истерики, я…
– Тихо!
Я сидела неподвижно, глядя на стрелки часов. Они ползли так медленно, словно чувствовали мое нервное напряжение и хотели поиздеваться. Сама же эта сцена была для меня делом привычным. Отец не раз заставлял меня сидеть пять минут не шевелясь. В своей книге он рекомендовал предварять этим ритуалом сеанс излияния правды. Эта процедура должна была производить успокаивающий эффект, но я каждый раз начинала только сильнее нервничать от вынужденного молчания перед неприятным разговором.
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник Эд Манн. Без стука – он не стал утруждать себя такими формальностями. Он стоял и глядел на нас сверху вниз, и глаза у него были такие мягкие, а губы растягивались в улыбке, словно резиновые.
– Я обо всем распорядился. Коронерское расследование в понедельник, похороны на следующее утро. Присутствие строго только для друзей и родственников.
Завернувшись в вату собственных забот, я снова забыла о Лоле, и теперь от мысли о ней больно кольнуло сердце.
– Почему она это сделала? – воскликнула я. – Хоть что-нибудь удалось выяснить, Эд?
Он поджал губы.
– Она просто была пьяна. По всей квартире валялись пустые бутылки.
– Я не понимаю! Она и раньше напивалась. И пустых бутылок у нее всегда было полно. Нет, у нее что-то случилось!
Он слегка пожал одним плечом. Жест вышел надменным – словно он не хотел тратить силы даже на такое простое действие.
– Вероятно, кто-то из ее многочисленных любовников предпочел другую.
Я поежилась. Приторный голос Эда вызывал у меня омерзение. Он считал Лолу падшей женщиной, ему не понять ее добродетелей. Лола была способна на сострадание и возмущение перед лицом несправедливости, Эд же заключал в себе одно липкое ханжество.
– Не ожидал увидеть тебя здесь, Элеанор. Какой приятный сюрприз.
– Ты очень любезен.
– Откуда сарказм в голосе? Я хотел сделать тебе комплимент.
– Никакого сарказма. Ты сказал, что тебе приятно меня видеть, я нашла это любезным.
– Ты всегда так со мной. Ведешь себя, словно я… не был тебя достоин. Может, я и не оканчивал колледж, как твой коротышка…
– Хватит, Эд! – огрызнулась я.
Мало что раздражает меня сильней, чем ноющий мужчина. Отец поддержал меня:
– Довольно. Этот вопрос уже решен.
– Решен ли?
– Я объяснил тебе больше года назад, что она не пойдет за тебя замуж. И вполне доходчиво дал понять, что принуждать ее я не стану. Она взрослая женщина и сама распоряжается своей жизнью. И я устал препираться с тобой по этому поводу…
Тут Эд перебил его на удивление резко, без своего привычного подобострастия:
– Однажды тебе потребовалась услуга. И за помощь ты обещал мне повлиять…
Глаза отца вспыхнули. Он сидел спиной к лампе, и его седые волосы сияли, как корона. Эд подался вперед, опустив плечи и безвольно опустив руки. Их обоюдная ненависть была почти осязаемой. Я поняла, что Эд Манн вызывает у отца страх и ненависть, потому что имеет над ним какую-то тайную власть.
– Прошу тебя, Эд, – тихо проговорила я. – Оставь нас. У нас важный разговор.
Эд чуял свое могущество, и гордость так и распирала его. Он решил показать отцу, как далеко готов зайти – слабый человек, вдруг оказавшийся на позиции сильного, направляющий стрелу прямо в ахиллесову пяту своего босса. Он медленно повернулся ко мне с кривой улыбкой и ехидно спросил:
– О Вильсоне? Ты, наверное, хочешь знать, почему твой папочка обвиняет тебя в убийстве?
– Ты подслушивал! – возмутилась я.
– Такова моя работа, – пропел Эд сладчайшим голосом. – Я шпион твоего папочки с большим стажем. Вот решил для разнообразия пошпионить не для него, а за ним – сила привычки, ничего не поделаешь.
