«Это, – добавил он от всего сердца, – будет моей скромной благодарностью Гомеру».
4
Через два года бывшая секретарша Барклая развелась и вернулась в Нью-Йорк. Она написала Гомеру покаянное письмо, прося прощения за то, что малодушно утаила от него реакцию издателей. Но письмо вернулось. На конверте чернейшими из чернил было выведено: «Покинул нас».
Возможно, Барклай также писал Пеку в санаторий и получил свое письмо назад с этой похоронной надписью. Вероятно, он думал, что Пек скончался. Вполне можно предположить, что именно это и побудило Барклая подписать книгу своим именем. По крайней мере, сам Пек подумал именно так.
О том, что книга все-таки вышла, он узнал больше чем через год, когда она успела разойтись тиражом в семьсот пятьдесят тысяч экземпляров. Пек ничего о ней не слышал, потому что полностью удалился от мира. Разочаровавшись в возлюбленной, не получив никаких вестей от Барклая, он решил уехать еще дальше в глушь. Врачи были только рады избавиться от пациента, который словом исцелял неизлечимых, лишая санаторий золотой жилы. Вероятно, шуточки с адресованной ему корреспонденцией были их местью; впрочем, учитывая общую безалаберность, царившую в этом заведении, надпись на конвертах могла быть сделана и по ошибке.
Гомер переехал в штат Нью-Мексико, поселился в одиноком домишке посреди пустыни, взяв в прислугу индианку, которая, по слухам, была ведьмой. Во время одного из редких визитов в Альбукерке он купил журнал «Американ меркьюри». Читая его перед сном в постели, он наткнулся на статью некоего Дж. Д. Бланкфорта под названием «Странный феномен Нобла Барклая».
Ранним утром следующего дня старенький «форд» Пека остановился перед местной книжной лавчонкой. Пек влетел внутрь и потребовал у клерка как можно скорее выписать для него экземпляр книги «Моя жизнь – правда». Изумленный клерк протянул руку и взял этот самый экземпляр из высоченной стопки таких же. Все утро Пек сидел в припаркованной у лавки машине и читал.
Бестселлер, по сути, представлял собой его «Признание и внушение», Нобл Барклай лишь внес некоторые правки. В частности, было полностью убрано полунаучное-полуюмористическое вступление. Не осталось ни единой ссылки на ученых и проповедников, был полностью выкорчеван саркастичный юмор. Юмор вообще оказался главной ошибкой Пека – разве может мессия быть шутом? Стоит один раз как следует насмешить читателя, и он уже ни за что не воспримет книгу всерьез.
Оригинальное вступление Барклай заменил своим. В ставшей сенсацией главе «Введение» он в деталях описал грехи своей молодости, свое моральное падение и духовное перерождение. Из оставшегося текста также был убран весь юмор. Веселая проза сделалась строгой и торжественной. От этого книга обрела вес. Наспех сколоченные конструкции сделались прочнее камня; незаконнорожденное дитя было признано – и гордым отцом Барклай назначил себя, не скупясь на пышные эпитеты. Он был автор книги, основатель школы мысли, благодетель всего человечества. Скромное подражательное название, придуманное Пеком, ушло в небытие. Теперь новое учение называлось коротко и драматично – философия излияния правды (кстати, по свидетельству Розетты Армистед, урожденной Бич, название это придумала она, а вовсе не Нобл Барклай).
Как опытный торговец успехом, Пек не мог не признать, что от внесенных изменений книга выиграла. Барклай не просто возвеличивал правду, он преподносил ее как пряное блюдо, щедро сдобренное пороком и пикантными откровениями, словно изюмом и миндалем. Никаких умалчиваний, никакого стыда. Классическим шрифтом черным по белому там излагались форменные непристойности, но если у вас поначалу и закрадывалось малейшее чувство стыда, к одиннадцатой странице «Введения» оно пропадало – вы проникались искренней симпатией к Ноблу Барклаю и уже винили своих родителей в том, что те утаили от вас многоцветие жизни.
Издательство, опубликовавшее книгу, не принадлежало к числу известных и уважаемых. Называлось оно «Ордманн и компания», зарегистрировано было в штате Мэриленд и находилось в совместной собственности Нобла Барклая (сорок процентов) и семьи Генри Ордманна (шестьдесят процентов). До «сухого закона» у Ордманна была ликеро-водочная компания. Будучи человеком твердых моральных убеждений, он отказался прибегать ко всяким уловкам типа «лекарственного вина с пепсином» (средство от расстройств желудка) или неферментированных виноградных напитков («не оставляйте надолго на открытом воздухе, иначе продукт забродит»). Его дочь Жанет убедила его взяться за издательский бизнес – легальный и прибыльный. Это произошло через месяц после того, как она послушала выступление Нобла Барклая в маленьком салоне в Филадельфии и за три дня до их тайного вступления в брак.
Все это Пек выяснил из статьи Бланкфорта. Тем же вечером он написал Барклаю письмо. Не самый умный шаг, но Пек, как и многие люди недюжинного интеллекта, был склонен слишком хорошо думать о людях. Он не мог поверить, что Барклай обманул его. Оправдание ему долго искать не пришлось – почта из санатория Пеку не приходила.
В своем письме Пек признал, что сделанные изменения улучшили книгу, похвалил Барклая за приложенные усилия и предложил поделить прибыль. Кроме того, он хотел, чтобы на обложке было и его имя. Все-таки он гордился своим творением, несмотря на вымаранные Барклаем неуместные шутки. Это был успех – именно то, к чему стремился подросший герой книг Элджера.
Прошло восемь беспокойных дней. На девятый Пек вынул из почтового ящика письмо в конверте с монограммой Нобла Барклая. Само письмо было утеряно, однако текст его Пек запомнил наизусть.
«Дорогой мистер Пек!
В ответ на ваше послание от двадцать восьмого числа прошлого месяца уполномочен передать вам следующее. Мистер Барклай сожалеет, что не может ответить вам лично, поскольку очень занят делами издательства и выездными лекциями. Однако позвольте мне прибавить от себя: вам повезло, что ему не до вас. Если бы у него было время обратиться к юристам, вы могли бы оказаться в незавидном положении.
Мистер Барклай запретил мне подавать на вас в суд за шантаж и мошенничество. Не хочет он и оповещать о ваших действиях почту – это может повлечь за собой неприятные последствия для всех сторон.
Мистер Барклай не отрицает, что был знаком с человеком по имени Гомер Пек, и даже помнит, что пару раз обсуждал с ним идеи, которые впоследствии легли в основу его бессмертной книги. Возможно, мистер Пек и дал ему какие-то советы по мелочам, однако, к сожалению, все они были слишком несерьезны.
Тем не менее вышеизложенное не дает никаких оснований для ваших абсурдных требований. Маловероятно, что вы тот самый Гомер Пек, поскольку человека, с которым мистер Барклай вел беседы о книге, нет в живых.
По моему личному мнению, мистер Барклай проявил к вам неоправданное снисхождение. Рекомендую вам для вашего же блага прекратить эту игру. На случай если вы не в курсе: для тех, кто использует почтовую службу для шантажа, предусмотрено серьезное наказание.
Искренне ваш,
Эдвард Эверетт Манн,
секретарь Нобла Барклая».
Человек с таким темпераментом, как у Гомера Пека, мог ответить на это единственным образом. Зная, что Марк Твен подмигнул бы ему, он отправил Барклаю следующую телеграмму: «СЛУХИ О МОЕЙ КОНЧИНЕ СИЛЬНО ПРЕУВЕЛИЧЕНЫ ЧТО ТЫ МНЕ ПРЕДЛОЖИШЬ ФАРИСЕЙ».
