– Жанет проконсультирует меня по его переходному периоду – тому времени, когда он молниеносно переродился из мессии в крупного издателя. Она может много рассказать про его первые шаги на этом поприще, но мне еще нужны сведения о его нынешней жизни – не только то, что пишут о нем его же журналы, а то, как он живет на самом деле. Правду о том, что происходит в двухэтажной квартире на Пятой авеню. Ты знакома с нынешней миссис Барклай?
– С Глорией? От нее тебе будет меньше толку, чем от редакционной статьи в «Правде и любви».
– А дочь?
– Милейшее создание. Потрясена, что мир не такой, как утверждает папа. Все равно что ребенок, воспитанный в строгой вере, – думает, не обречет ли себя на вечные муки, усомнившись в том, что с детства вдалбливали в голову.
– Значит, она-то мне и нужна. Устрой мне с ней встречу.
– Ты собираешься зажарить курицу, несущую золотые яйца, и просишь меня состряпать для этого блюда соус?
Вильсон не стал обращать внимания на протесты подруги. Он твердо знал, что хочет.
– Ты устроишь нам встречу, но знакомить нас не надо. Все должно быть как бы случайно. Мне нужно, чтобы она мне доверяла.
– Ты думаешь, мне это раз плюнуть? Какой ты милый, Гомер. Элеанор меня обожает. Смотрит мне в рот с первого дня, как пришла к нам работать. Вот сейчас, например, я пытаюсь убедить ее, что надо проявить независимость и отказаться выходить замуж за омерзительное чудовище, которое папаша уже определил себе в будущие зятья. Она так трогательно прислушивается к моему мнению.
– Тем более – она должна понимать, что ты относишься к ее отцу без всякой симпатии. Я хочу, чтобы наша с ней дружба была не запятнана вражеским влиянием.
– Не надейся, что я стану тебе в этом помогать.
– У меня идея. Договорись с ней вместе поужинать. Только не здесь – здесь нас слишком хорошо знают. Ты была у Жан-Пьера? Готовят там превосходно. Отведи ее туда, посреди вечера вспомни про какое-нибудь неотложное дело и оставь ее одну…
– Отвратительная идея. Никогда я так не поступлю.
Неделю спустя она привела дочь Барклая к Жан-Пьеру, заметила, но не узнала Вильсона за соседним столиком, внезапно вспомнила о свидании с юным трепетным любовником, который прямо сейчас, бедняга, мается один в «Лафайетте», извинилась перед Элеанор и сбежала.
На следующее утро на работе Элеанор призналась ей, что познакомилась с мужчиной сильно старше себя. На протяжении всей зимы она ходила с Вильсоном в рестораны и к нему домой, слушала у него музыку, листала книги, любовалась картинами, а потом хвасталась на работе, с каким культурным и разносторонним человеком свела ее жизнь.
Старая боевая подруга была обижена – она воображала, что Вильсон влюблен в Элеанор. Выпив лишнего, она обвинила его в том, что он соблазнил дочку Барклая. Вильсон взорвался и напомнил подруге, что неумеренные возлияния и беспорядочные связи не добавляют ей шарма. Они расстались врагами и после этого видели друг друга всего один раз.
Встретились они у публичной библиотеки на Пятой авеню. Подруга сказала:
– Сколько лет сколько зим. Совсем пропал. На что надулся-то?
– А зачем я тебе нужен? Разве не достаточно какого-нибудь юного болвана и бутылки коньяка?
– Ты такой любезный, Гомер. С тобой всегда приятно поговорить. Как там твоя молодая возлюбленная?
– Ну что ты несешь? – Он взял ее под руку. – Сама же знаешь, я люблю только тебя, дворовая ты кошка. Идем-ка поужинаем.
– У меня свидание.
– Пусть твой ухажер подождет в «Лафайетте». Я нынче в сентиментальном настроении.
Ужинали в дубовом зале отеля «Плаза», Вильсон говорил о своей новой книге. Он собирался закончить ее в течение месяца.
– Хотел поблагодарить тебя за то, что устроила мне встречу с Элеанор. – Вильсон произнес это с опаской, зная, что упомянутое имя может вызвать шквал ревности.
– Она тебе пригодилась?
– Еще как. Она очень рада компании человека, которому вообще нет дела до того, чья она дочь.
– Вот же ты мерзавец, Гомер! Про твои литературные экзерсисы она тоже не знает?
– Она знает, что я пишу книгу, но не знает какую. Название ей ни о чем не говорит.
– Да что ты! – Подруга была задета. – А мне вот ты названия не доверил.
– Мы с тобой не виделись после того, как я его придумал. «Автобиография Гомера Пека». Как тебе нравится?
Позже, когда они пили кофе, подруга заметила:
– Напрасно ты рассказал ей про книгу.
– Почему?
– А если она сболтнет кому-нибудь? Помнишь же, что произошло со свидетельскими показаниями.
– Ерунда. Волноваться не о чем. Как только я закончу книгу, я положу один экземпляр в банковскую ячейку. А я говорил, что смог убедить миссис Армистед еще раз дать показания?
– Кого? А, Розетту Бич, девушку-курорт, которая придумала термин «излияние правды»? Неужто согласилась приподнять завесу над темным прошлым?
– Книга станет сенсацией. Я даже рад, что весь компромат у меня тогда украли. Это будет зрелая работа, написанная не в пылу ярости, но в результате спокойных размышлений…
– …и, смею надеяться, с меньшим количеством пошлых штампов. Кстати, уже придумал, на что будешь жить, когда ежемесячные вливания прекратятся?
– Будет доход от книги.
– Не в таких размерах.
– Да плевал я! Для меня главное – рассказать наконец правду. Я немного скопил, и книги мои чего-то да стоят. На этом я продержусь… – Он осекся и пожал плечами. – Мне, в общем-то, осталось недолго.
Он сказал это спокойно, словно речь шла об ожидающемся назавтра дожде. Его подруга была глубоко тронута. Непостоянная, она никого в жизни не любила так, как Вильсона. Не желая показывать свое смятение, она усмехнулась:
– Ладно, пока ты еще не уничтожил свой источник дохода, поставь мне рюмочку «курвуазье».
– Я тебе бутылку поставлю.
Это был его прощальный подарок. Больше они не виделись. Вечером следующего воскресенья она прочла в газете, что Уоррен Вильсон убит выстрелом в спину. Тогда она допила остатки хорошего коньяка, потом принялась за плохой, а потом перешла на дерьмовый виски. Заявить в полицию у нее не хватило духа – она вообще была не из отчаянных. К тому же сколько-нибудь существенных доказательств у нее не было, она просто знала убитого и его старую тайну. В полиции начали бы задавать вопросы, и, отвечая на них, ей пришлось бы глянуть в лицо своему отвратительному прошлому, еще раз узреть всю картину своего падения.
По ночам ей часто являлся призрак. Нет, не дух Гомера Пека, а убогая тень чувства собственного достоинства. Много раз она клялась на пустой бутылке рассказать все, что знает о жизни и смерти Вильсона. Однако при свете дня призраки исчезали, храбрость уходила в алкоголь, и женщина отчаянно цеплялась за свой источник пропитания, который так ненавидела. Она стала неразумно, ребячески намекать, что знает опасную тайну.
