Музыкой оказался шум пылесоса за дверью спальни. Бесси принесла кофе и апельсиновый сок. Стенки бокала покрывала изморозь, у меня замерзла рука, и я вспомнила запотевший серебряный стакан, мятный запах, маленькие усики над белозубой, как из рекламы зубной пасты, улыбкой. Это было на лужайке дома тетушки Сью в Сэндс-Пойнт. Обладатель черных усиков спросил, нравится ли мне мятный джулеп, и назвался Солсбери-младшим из адвокатской конторы «Солсбери, Хаскинс, Уордер и Боун».
Бесси тяжело вздохнула, выпятила подбородок и спросила, не хочу ли я вкусное яйцо-пашот на завтрак.
– Адвокат, – произнесла я вслух. – Он сказал, что если мне когда-нибудь понадобится адвокат, то у них очень солидная фирма.
Так и не решив вопрос с яйцом на завтрак, опечаленная Бесси вновь вздохнула и удалилась, а я, вспомнив совет Шелби, живо представила, как разговариваю с обладателем черных усиков.
– Лора, у вас есть алиби на вечер пятницы двадцатого августа? – спросил бы Солсбери-младший, покручивая ус, возможно напомаженный.
И тогда мне пришлось бы повторить все, что я рассказала Марку о событиях пятничного вечера, после того как я уехала на такси с Лексингтон-авеню, оставив Шелби махать мне вслед.
Когда мы завтракали с Марком – кажется, тысячу дней назад! – он попросил меня поминутно воспроизвести тот вечер. Марк, конечно, знал, что я позволила Шелби дать таксисту адрес Уолдо, однако затем велела отвезти меня к Центральному вокзалу.
– А потом? – спросил Марк.
– Я села в поезд.
– Там было много народу?
– Ужасно.
– Может, вы встретили знакомых? Или кого-нибудь, кто мог бы вас опознать?
– Почему вы задаете эти вопросы?
– Привычка, – сказал он и вручил мне пустую чашку. – Вы отлично варите кофе, Лора.
– Вы еще не пробовали мой торт! Надо бы вам как-нибудь зайти, когда я буду печь.
Мы рассмеялись. Нам было уютно на кухне с клетчатыми занавесками и чашками из датского фарфора. Я подлила Марку в кофе сливок и положила два кусочка сахара.
– Как вы узнали? – удивился он.
– Я наблюдала за вами. Теперь всякий раз, когда вы придете, в вашем кофе будет много сливок и два кусочка сахара.
– Я буду часто приходить, – пообещал Марк.
Он спросил, как я доехала до Уилтона, и я рассказала, что сошла с поезда в Южном Норуолке, в полном одиночестве, и торопливо прошла по пустынной улице к гаражу за домом Эндрю Фроста, чтобы взять свою машину. Марк поинтересовался, нет ли у железнодорожной станции платной парковки, и я ответила, что аренда гаража у Фроста обходится мне на два доллара в месяц дешевле. Мое заявление рассмешило Марка.
– Так вы еще и скуповаты!
Он походил не на сурового сыщика, а скорее на восхищенного обожателя, и я тоже засмеялась, откинув назад голову и ища глазами его взгляд. Марк спросил, не видел ли меня сам Эндрю Фрост или кто-нибудь из его семьи, и я ответила, что мистер Фрост – старый женоненавистник семидесяти четырех лет, который видит меня только в первую субботу месяца, когда я отдаю ему два доллара за гараж. Тогда Марк расхохотался:
– Хорошенькое же у вас алиби!
Я рассказала, что в субботу ездила в Норуолк за продуктами, и Марк спросил, запомнил ли меня там кто-нибудь. Я ответила, что снова сэкономила, отправившись в супермаркет, и возила тележку с покупками по проходам магазина, где обычно толпится рабочий люд из Норуолка. Я даже не помнила, какому кассиру отдала деньги, рыжеволосому или косящему на один глаз. Купив все, что нужно, я поехала домой, поработала в саду, приготовила себе легкий ужин и читала, пока не легла спать.
– И это все, Лора? – спросил Марк.
На кухне было тепло и спокойно, но я вздрогнула. Марк пристально смотрел мне в глаза. Я схватила кофейник, отвернулась от Марка и убежала к плите, заведя разговор о каких-то пустяках, чтобы прочистить мозги. Я стояла у плиты, держала кофейник и чувствовала, как взгляд Марка буквально пронзает меня насквозь, проникает сквозь плоть. Точно так же он разглядывал лицо Дайан, с которого смерть стерла страдания и красоту, оставив лишь кровь, пустую телесную оболочку и отвратительные раздробленные кости.
– Неужели вы все время были там в одиночестве? И не встретили кого-то, кто мог бы услышать о случившемся по радио или прочитать в газетах, а потом прийти к вам и рассказать, что вас считают мертвой?
Я повторила то, что уже говорила накануне вечером: радиоприемник не работал, и я видела лишь садовника и фермера-поляка, у которого купила кукурузу, салат и свежие яйца.
Марк покачал головой.
– Вы мне не верите, – сказала я.
– Это не похоже… не похоже на поведение такой женщины, как вы.
– Такой женщины, как я?
– Ну, у вас много друзей, вы живете полной жизнью и всегда окружены людьми.
– Только когда у вас есть друзья, вы можете позволить себе побыть в одиночестве. Когда у вас широкий круг общения, одиночество становится роскошью. Плохо, когда человек вынужден быть один, – заметила я.
Тонкие пальцы Марка барабанили по столу. Я поставила кофейник на голубую подставку, сдерживая желание протянуть руку и коснуться худого запястья под белой манжетой сорочки. Одиночество Марка не было роскошью. Однако он не сказал об этом вслух, ведь сильный человек не дает себе мучиться сомнениями.
Лежа в постели и держа на коленях поднос с завтраком, я думала о том разговоре и понимала, что не смогу быть такой откровенной с Солсбери-младшим, обладателем черных усиков. «Хорошенькое же у вас алиби!» – наверняка скажет и он, но без тени юмора или дружелюбия, которые сквозят во взгляде и голосе Марка.
Бесси принесла яйцо-пашот.
– Он настоящий мужчина, – коротко заметила она.
Ее взгляды на жизнь типичны для обитателей бедняцких кварталов верхней части Десятой авеню. Она выросла в переулках Нью-Йорка и столь же неумолима в суждениях, как какой-нибудь сноб, родившийся в роскошном каменном особняке. Я знакома с ее братьями, прямолинейными и категоричными, в чьи черно-белые представления о добродетели никогда не вписались бы мои друзья-интеллектуалы или коллеги по рекламному бизнесу.
– Мужчина, – повторила Бесси. – Здесь бывают в основном большие дети или старые бабы. Наконец-то вы встретили настоящего мужчину, и неважно, что он сыщик.
Она помолчала, а потом добавила, явно преклоняясь перед мужественностью:
– Я, пожалуй, испеку шоколадный торт.
Я приняла ванну, медленно оделась и сказала Бесси:
– У меня клаустрофобия, надену-ка я новый костюм.
Несмотря на дождь, я решила выйти из дома, напустив на себя холодный и независимый вид – как модель из журнала «Вог», – чтобы охраннику и в голову не пришло меня задержать. Я натянула свои лучшие перчатки и сунула под мышку сумку из крокодиловой кожи, но в дверях смелость мне изменила. Пока я не делала попыток выйти, это был мой дом, однако одно-единственное слово охранника превратило бы его в тюрьму.
