Все закончилось ничьей.
– Если вы не приведете мне убийцу, живого или мертвого, к завтрашнему утру…
– Вы чертово трепло, – сказал я. – Доставлю его тепленьким к вашему завтраку.
– Ее, – поправил Пребл.
– Подождите.
Я блефовал. Все улики свидетельствовали против Лоры. Я своими руками вытащил ружье из комода в ее спальне и все-таки не верил, что Лора виновна. Может, она и стукнула соперницу подносом с бутербродами, но была способна на умышленное убийство не больше, чем я способен на коллекционирование старинной стеклянной утвари.
Было около восьми часов. У меня оставалось примерно двенадцать часов, чтобы снять подозрения с Лоры и доказать, что я не такой уж простофиля.
Я поехал на Шестьдесят вторую улицу и, открыв дверь, понял, что прервал любовную сцену. Тот день выдался весьма удачным для нашего толстяка. Шелби изменил Лоре, а я, как представлялось, угрожал ей арестом. Лайдекер был во всеоружии, и чем глубже становилась яма, в которую попала Лора, тем больше она в нем нуждалась и тем крепче он ее удерживал. Во многих отношениях ему было бы на руку, если бы ее судили за убийство.
Мое присутствие стало для Лайдекера губительным. Его лицо приняло оттенок капустного листа, жирная туша колыхалась как желе. Он изо всех сил тужился доказать, что я пытаюсь увлечь женщину только для того, чтобы с ее помощью продвинуться по службе. Мне вспомнились слова Пребла, что я готов выставить на улицу родную мать, лишь бы получить повышение. Подобные упреки на самом деле не столько обвинения, сколько признания. Испуганные люди стараются защититься, приписывая другим собственные грехи. Это стало особенно ясно, когда Уолдо начал высмеивать мою больную ногу. Если человек не стесняется бить ниже пояса, будьте уверены, он скрывает собственные слабости.
Именно в ту минуту я перестал воспринимать Уолдо как преданного старого друга Лоры. Я понял, почему после возвращения Лоры его отношение ко мне изменилось. Поначалу он выставил мой интерес к убитой девушке в романтическом свете, это делало нас товарищами по несчастью, однако при живой Лоре я становился его соперником.
Я спокойно выслушал все оскорбления. Чем больше он пытался меня опорочить, тем яснее я видел его мотивы. Восемь лет он удерживал при себе Лору, уничтожая ее поклонников. Выдержал только Шелби. Возможно, Шелби и слабак, но он слишком упрям, чтобы позволить от себя избавиться. Он терпеливо сносил нападки Уолдо и удерживал свои позиции, находя утешение в том, что разыгрывал роль богатого покровителя перед Дайан.
Картина прояснилась, однако не хватало улик. Я взглянул на себя со стороны глазами заместителя комиссара полиции: упрямый болван, который полагается на чутье, ни во что не ставя очевидные факты. Подготовка и опыт научили меня, что в зале суда чутье ничего не значит. «Ваша честь, я знаю, что этот человек мучился от ревности». Попробуйте сказать эту фразу на свидетельской трибуне, и увидите, что будет дальше.
При обычных обстоятельствах я занимаюсь любовью без свидетелей, но я должен был вызвать ревность Уолдо. Обнимая Лору, я играл на публику. Лорина реакция чуть не закончила мою работу над этим делом. Я знал, что нравлюсь Лоре, однако на многое не рассчитывал.
Она верила: я обнимаю ее, желая утешить, предлагаю ей опору и защиту только потому, что люблю. Конечно, так оно и было, но я думал и об Уолдо. Любовная сцена оказалась слишком болезненной для его чувствительной натуры, и он сбежал.
Времени на объяснения не оставалось. Было нелегко оставить Лору наедине с мыслями о том, что Уолдо справедливо обвинил меня в желании воспользоваться ее искренностью. Но Уолдо ушел, а я не хотел его упустить.
И все-таки я его потерял.
Беренс и Маззио позволили ему выйти. Еще раньше я дал инструкции в любое время впускать Уолдо Лайдекера и, соответственно, выпускать. Оба полицейских торчали на лестнице, наверняка хвастаясь друг перед другом своими детишками, и не обратили внимания, куда он пошел. Я сам виноват, они тут ни при чем.
На Шестьдесят второй улице я не увидел ни его массивной фигуры, ни украшенного изящной эспаньолкой подбородка, ни толстой трости. Либо Лайдекер свернул за угол, либо спрятался где-нибудь в темном проходе. Я послал Беренса на Третью авеню, а Маззио – на Лексингтон-авеню, велев отыскать Лайдекера и проследить за ним. Сам же сел в машину.
Без восемнадцати десять я уже был у Клодиуса и смотрел, как он закрывает ставни в своей лавке.
– Клодиус, – позвал я, – ответьте на мой вопрос. Правда ли, что те, кто коллекционирует антиквариат, всегда чокнутые?
Он рассмеялся.
– Клодиус, как вы думаете, если человек обожает старинное стекло и вдруг находит прекрасную вещицу, которой не может обладать, способен ли он намеренно ее разбить, чтобы она не досталась другому?
Клодиус облизнул губы.
– Сдается мне, я понял, о чем вы говорите, мистер Макферсон.
– То, что произошло вчера вечером, было случайностью?
– И да, и нет. Мистер Лайдекер захотел заплатить, я взял деньги, но вряд ли это была случайность. Видите ли, я не клал дробь…
– Дробь? Что вы имеете в виду?
– Обычная дробь. Мы кладем ее в легкие и хрупкие предметы для устойчивости.
– Но не дробь диаметром 0,18 дюйма?
– Почему же, именно ее мы и используем.
Я однажды разглядывал антиквариат в квартире Уолдо, когда ждал его. В старых чашках и вазах не было никакой дроби для устойчивости, но Уолдо не такой дурак, чтобы оставлять очевидные улики для первого же сыщика. В этот раз я решил обследовать все более тщательно, однако у меня не оставалось времени, чтобы получить ордер на обыск. Я проник в дом через черный ход, не желая столкнуться с лифтером, который уже здоровался со мной как с лучшим другом мистера Лайдекера. Я подумал, что, если Уолдо вернется домой, у него не должно быть никаких подозрений, иначе он поспешит уйти.
Я открыл дверь отмычкой. В квартире было темно и тихо.
Произошло убийство. Значит, где-то должно быть ружье. Вряд ли заурядный дробовик, это не в стиле Уолдо. Если у него и было ружье, то наверняка оно являлось еще одним музейным экспонатом среди фарфоровых китайских собачек, пастушек и старых бутылок.
Я обследовал шкафы и полки в гостиной, затем перешел в спальню и начал с ящиков в гардеробе. Все вещи Уолдо выглядели особенными и исключительными. Любимые книги были переплетены изысканной кожей, носовые платки, белье и пижамы лежали в шелковых коробках с вышитыми инициалами Уолдо. Даже лосьон для рта и зубную пасту изготовили для него по специальным рецептам.
В соседней комнате щелкнул выключатель. Моя рука машинально потянулась к набедренному карману. Но я не взял с собой пистолет. Однажды я сказал Уолдо, что беру с собой оружие, только когда иду на встречу с неприятностями. Я не рассчитывал, что в программу сегодняшнего вечера войдет применение силы.
