– Говоришь как героиня романов миссис Хамфри Уорд, – холодно сказала Эллен.
– Ох, оставь свой снобизм! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. То, что он не шофер или, скажем, полицейский. – Наконец Эбби осталась довольна своей прической. Пристально изучив в зеркале свое лицо, она добавила: – Он меня озадачил. Хотя я не возражаю против того, чтобы в мужчине была загадка. Беделии он, по-моему, нравится, тебе так не кажется?
– Нравится? – Эллен постаралась сделать вид, будто ей это вовсе не интересно.
Эбби долго смотрела на нее.
– Ты не выглядела бы такой невзрачной, если бы одевалась поярче. Ничто так не оскорбляет глаз мужчины, как шелковая английская блузка в клеточку. Она словно кричит о том, что ты старая дева.
Эллен вспыхнула. Ей нравилось считать себя стильной женщиной и носить костюмы и английские блузки.
Эбби вынула из косметички круглую коробочку.
– Давай-ка нанеси это, – велела она.
– Я буду чувствовать себя ужасно.
Эбби обмакнула пуховку в карминный порошок и поднесла ее к лицу Эллен.
– Думаю, тебе следует постараться выглядеть поинтереснее в обществе холостого мужчины.
– Я не принадлежу к числу хищных дамочек вроде тебя.
– А не помешало бы! – безжалостно сказала Эбби. Иным способом переубедить Эллен было невозможно. – Ну, хотя бы позволь мне по-другому уложить тебе волосы. Такие прически уже никто не носит.
– А я ношу! И более того, – вызывающе бросила Эллен, выпрямив спину, – ничто на свете не заставит меня пользоваться валиком для волос. По-моему, они вульгарны и омерзительны.
– Значит, всякая модная женщина вульгарна и омерзительна.
– Посмотри, как шикарно выглядит Беделия, а она не носит валиков.
– У Беделии собственный стиль. Она может себе позволить отличаться от других. Но у нее крашеные волосы, и это заметно.
– Я в это не верю.
– Ну, она их явно подкрашивает. Такие вещи я сразу подмечаю.
– Беделия не стала бы красить волосы. Она такая естественная. Почему ты так язвительно о ней говоришь, Эбби?
– А почему ты ее защищаешь, Нелли?
– Пожалуйста, не называй меня Нелли.
– Почему нет? Мы всегда тебя так называли.
– Мне больше не нравятся прозвища.
Эбби удивленно вскинула брови. Она слишком хорошо знала Эллен, чтобы продолжать допытываться. Кроме того, сейчас ее больше занимали совсем другие вещи.
– У него есть деньги?
– У кого?
– Не прикидывайся наивной. Когда в городе вдруг объявляется холостой мужчина, долг каждой женщины узнать всю его подноготную.
Эллен немного расслабилась.
– Вообще-то я об этом не задумывалась, но какой-то доход у него явно имеется, иначе как бы он мог себе позволить всю зиму жить за городом и только писать картины. Кроме того, у него есть машина.
– Позволь сообщить тебе, дорогая, что наличие машины ничего не значит. Помнишь, мой милый Уолтер купил электромобиль? Мы разъезжали на нем, как миллионеры, а ведь он за него заплатил всего лишь небольшой взнос. Машины можно покупать в кредит, знаешь ли.
Эллен не одобряла той легкости, с какой Эбби говорила о бывшем муже. В Нью-Йорке к разводу, может быть, и относились как к чему-то само собой разумеющемуся, но в Коннектикуте об этом все еще было принято говорить шепотом.
– Он преподнес Беделии огромный букет роз, – заметила Эбби.
– А Чарли он подарил коробку сигар. С его стороны это всего лишь проявление вежливости в ответ на их гостеприимство.
– Нечего огрызаться! Я просто заметила, что он покупает не самые дешевые подарки, а это явно не вяжется с привычками бедняка.
Эбби давно покончила с прической и макияжем и теперь отправилась за ширму вымыть руки.
– В нем есть нечто… – Эллен повысила голос, чтобы подруга ее слышала. – Ты бы стала доверять ему, Эбби?
Эбби развернулась, держа перед собой руки, с которых капала вода.
– Почему ты всегда такая подозрительная? Ведешь себя, словно участвуешь в третьем акте мелодрамы. Что с ним не так?
– Что ты о нем думаешь? Только честно. Не как о холостяке, у которого вроде бы есть состояние, а как о человеке. Ты бы стала доверять ему?
– А ты бы не стала?
Эллен подошла ближе и пристально посмотрела подруге в глаза. Несмотря на показную раскованность и жеманность Эбби, они относились к одному типу людей: обе были большими, худыми, честными девчонками из Новой Англии.
– Ему как будто от нас что-то нужно… Слишком уж быстро он подружился со всеми соседями. Разумеется, художники – люди неординарные, но дело не в этом. Я чувствую, что под его хорошими манерами скрывается что-то, чего я не понимаю. Подумай только, он приехал сюда в ноябре, никого не зная, а теперь – лучший друг всех и вся. И он постоянно приглашает женщин выпить с ним чаю.
– Как же ты провинциальна! В Нью-Йорке никому не покажется странным, если мужчина пригласит женщину на чашку чая. Особенно художник.
– Он задает слишком много вопросов, – пожаловалась Эллен.
– Ты говоришь так, будто сама пила с ним чай.
– Я работаю. У меня нет времени на чаепития, но однажды я ужинала с ним в «Джаффни», а потом он еще пару раз звонил.
– Стало быть, не такая уж ты неприступная, а? Ужин, телефонные разговоры по вечерам… И он ничего не говорил о своих картинах?
– Он никогда не говорит о себе.
– Весьма странно для мужчины.
– Он все время расспрашивает про других людей и задает довольно щекотливые вопросы. О доходах, например… Как кто обеспечен…
– По-моему, это обычное любопытство.
– По-видимому, Нью-Йорк заставил тебя забыть о том, чему нас учили, а именно: никогда не затрагивать подобные темы.
– Эллен, какой же ты еще ребенок! Если бы я тебя так хорошо не знала, я бы решила, что твоя наивность – не более чем поза. А ты не спрашивала Беделию, что она о нем думает?
Казалось, Эллен не расслышала вопроса.
– Да быть такого не может, чтобы она ужинала с мужчиной и ничего не знала о его картинах, – продолжала Эбби. – И не говори мне, что он не приглашал ее на чай.
– Он часто приезжает к Хорстам после полудня. Кажется, они вместе ходят гулять, – тихо сказала Эллен. – Конечно, Чарли и Беделия – его ближайшие соседи, не считая разве что фермеров вроде семьи Кили или тех поляков на холме.
На улице поднялся сильный ветер. Он завывал в лесу, со стоном шарил по углам дома, заставляя дрожать ставни и подоконники.
– Ужин готов. Беделия интересуется, куда вы пропали, – сказал Бен Чейни. Он стоял, прислонившись к дверному косяку с таким небрежным видом, словно и в самом деле был в этом доме хозяином.
