– В последнем стакане пива, который выпил Уилл Барретт, наверняка было снотворное. Она могла собрать все опиаты и яды, которые ей требовались, когда сидела в аптеке с мужем. Когда он выходил в туалет или обслужить покупателя за прилавком, она могла брать понемногу из той или иной склянки. Наверняка набрала предостаточно на будущее.
– Это только ваши догадки. И они ничего не доказывают.
– Мясник из Топики, штат Канзас, Альфред Холл, умер после того, как посыпал свой французский тост инсектицидом вместо сахарной пудры. Он отправился на рыбалку и сам готовил себе еду. Поначалу предполагалось, что жена поедет вместе с ним, но у нее заболело сердце, и доктор велел ей избегать любой физической нагрузки. Так что бедному мужу пришлось ехать одному. Вечером перед отъездом он собрал свой походный столовый набор – очень красивый и дорогой, оловянные тарелки, контейнеры для хранения еды, который жена подарила ему на день рождения. В тот вечер к нему заходили соседи, и Холл, прежде чем уложить в рюкзак новый столовый набор, им его показывал. Несколько дней спустя бойскауты нашли его тело у погасшего костра. И в одной из оловянных солонок был обнаружен инсектицид. Холл страдал близорукостью и вполне мог перепутать сахарную пудру с инсектицидом, когда собирал вещи.
– Случается, – сказал Чарли.
– Действительно. И никто не винил бедную жену. Этим делом мы не занимаемся, не проводим расследования и не наблюдаем за вдовой. У Холла не было хорошей страховки, она получила всего сорок тысяч наличными. Про Холла я вам рассказал только для того, чтобы вы поняли, с какой осторожностью надо готовить себе французский тост.
Чарли попытался проявить равнодушие.
– Близорукости у вас нет, зато с желудком проблемы. Только не надо снова заводиться, – поспешно сказал Бен. – Просто немало мужчин попали в ловушку собственных слабостей: то близорукость, то любовь к рыбе, иные вон пива выпить не могут без того, чтобы потом не утонуть. И всегда все так тщательно спланировано! Боли в сердце, рекомендации врача, продуманные подарки на день рождения, неприятие рыбных блюд, страсть к прогулкам на лодке при луне.
– Так вот откуда у Мейерса возникла эта идея! Вы его надоумили?
– Я хотел устроить сюда сотрудницу не просто для того, чтобы наблюдать за вами, но и убедиться, что вам ничего не подсыпают в еду или лекарства. Если бы вы скончались после таких аутентичных симптомов, не было бы ничего проще для доктора, чем написать в заключении «острое пищевое отравление» и забыть обо всем.
– Но у меня и было острое пищевое отправление. Вы же прекрасно знаете, что я и раньше некоторое время страдал от диспепсии.
– Так ее можно вызвать и искусственным путем.
– Глупости.
– Существует немало препаратов, которые могут привести к расстройству пищеварения. Наперстянка, к примеру. И жена давала вам успокоительное…
– Обычный бромид, который смешал для нас Лавман. – Чарли сделался еще более упрямым. – Я больше не желаю выслушивать ваши грязные подозрения. Доктор получил результаты анализов, не так ли? Разве там не все написано? Вам известно так же хорошо, как и мне, что у меня был всего лишь приступ острого несварения. И ничего больше.
– Я был здесь, когда вы говорили об этом своей жене, – напомнил Бен. – Может быть, вы помните, что сразу после этого я упомянул Кина Барретта. Я сделал это умышленно: хотел, чтобы она знала, что вовсе не находится в безопасности, как ей кажется.
– Будьте вы прокляты! – воскликнул Чарли. На шее у него вздулись вены, голос стал более глухим. – По какому праву вы так с ней разговаривали?
– Ей бы как раз было на руку, если бы доктор сделал анализ и результат оказался отрицательным. Второй приступ не вызвал бы ни малейших подозрений. А окажись исход летальным, она бы обвинила беднягу Мейерса в том, что тот поставил неверный диагноз и прописал неправильное лечение.
– Вы не можете ничего доказать.
– Вы заметили, – хитро спросил Бен, – как она отреагировала, впервые почувствовав запах ваших рождественских сигар?
– А что я должен был заметить?
– Запахи прекрасно стимулируют память и вызывают воспоминания больше, чем что-либо иное. Сигары этой марки курил Маккелви. Их специально делают на Кубе для членов его клуба. На запах обычного сигарного дыма она бы так резко не отреагировала.
– Спасибо вам за проявленное внимание, – сказал Чарли.
– А вы знали, что никакой Рауль Кокран никогда не жил в Новом Орлеане? – Бен подождал, пока Чарли ответит, но тот сделал вид, что не слышал вопроса. – Никто из художников или домовладельцев во Французском квартале никогда не слышал этого имени, и в лавках, где художники покупают инструменты и краски, оно тоже неизвестно.
– Они вели тихую затворническую жизнь в дешевой квартирке. Арендную плату, наверное, платили наличными. У них было мало знакомых.
– А как же те вечеринки, которые они устраивали всякий раз, как могли себе позволить цыпленка и бутылку кларета? И как же те друзья, которые настояли на продаже его картин с аукциона, чтобы торговец не мог обмануть бедную вдову? И где сам этот торговец?
На это Чарли не нашел, что ответить.
– Я знаю художников, – сказал Бен. – Я жил в летних колониях и старался как можно больше времени проводить с художниками. В одном все они похожи… Готовы говорить о своих работах с любым, кто захочет слушать, и большинство приобретает холсты и кисти в кредит. Так как же случилось, что никто не помнит художника по имени Рауль Кокран и его прелестную жену? Ради всего святого, Чарли, сотрите эту красную дрянь с лица, из-за нее вы выглядите полнейшим дураком.
– Красную дрянь?
– Вас, очевидно, целовали.
Чарли смущенно вытащил носовой платок.
– Слева, над губами, – раздраженно сказал Бен. – Картин с подписью Кокрана не существует, нет ни торговца, ни друзей, ни кредита в лавках, ни малейшего следа Рауля или Беделии.
Чарли посмотрел на красный след, отпечатавшийся на платке.
– Ни в мэрии, ни в какой-либо из больниц нет записи о смерти Кокрана.
Чарли выдавил холодным, полным презрения голосом:
– Я встречался с людьми, которые ее знали.
– В Колорадо-Спрингс? Они познакомились с ней уже там, верно? Так же, как и вы.
– Так или иначе, я не думаю, что она связана с теми делами.
– Может, вы и правы. У меня нет доказательств, что Аннабель Маккелви, Хлоя Джейкобс и Морин Барретт – одна и та же женщина. Но у них есть одна общая черта. Они так плохо получались на фотографиях, что все – красивые женщины, между прочим, – боялись объектива больше, чем пистолета… или яда. Вы когда-нибудь фотографировали свою жену?
Чарли нечего было ответить. Он потерял свой дорогой немецкий фотоаппарат «Кодак» во время прогулки по горам с миссис Беделией Кокран. Она позволила ему сделать несколько снимков, а потом его «Кодак» случайно упал с утеса.
