Она покраснела и стукнула кулаками по столу.
– Ты должен мне верить, Чарли! Ты многого не знаешь, потому что не знаешь людей с тяжелым характером. Муж всегда радуется, когда говоришь ему, что у вас будет первенец; растет в собственных глазах, узнав, что станет отцом. Так чувствовал себя и Герман, когда я сообщила, что беременна, вот только он был ужасно вспыльчивым. Когда он злился, то забывал, что я в положении. А потом, когда у меня случился выкидыш, он очень переживал.
– Ты могла бы родить другого ребенка.
– Если бы только Герман выжил, – с ханжеским видом сказала она.
– Или, может быть, ты бы предотвратила следующую беременность, ведь, судя по всему, ты знаешь, как это делается.
– Я узнала об этом позже. Тогда я была совсем зеленая, почти ничего не знала. Я узнала о таких вещах позже, намного позже.
– Ты знала о них, когда была замужем за Маккелви?
Чарли уже привык к выражению отрешенности на ее лице.
– Беделия! Посмотри на меня, – произнес он громким, властным голосом.
Она повернула голову, словно пациент, выполняющий указание гипнотизера. Ее глаза все еще были затянуты поволокой. Чарли потянулся к ней через стол, взял ее за подбородок, приподнял его и заставил повернуть лицо к нему. Вдруг она улыбнулась. Холод исчез из ее глаз, они снова искрились живостью, она улыбалась теплой искренней улыбкой.
Он почувствовал себя скотиной из-за того, что продолжал допрос.
– Так что с Маккелви? Ты была за ним замужем или нет?
– Я не помню.
Чарли уже не был уверен, что стоило винить Германа Бендера в припадках ярости. От чувства бессилия Чарли не мог обуздать гнев.
– Невозможно забыть человека, за которым ты была замужем. Думаешь, я настолько наивен, что поверю в подобное оправдание?
– Пожалуйста, не кричи на меня, Чарли. Я же не виновата, что забыла, верно?
– Какая удобная у тебя память! Сегодня утром ты говорила, что у тебя не было иных мужей, кроме меня и Уилла Барретта, и вдруг появляется этот Бендер.
– Герман так ужасно ко мне относился, что я часто забываю о нем.
Чарли покачал головой.
– Я не всегда помню неприятные вещи, – жалобно сказала Беделия, и, глядя ей в лицо, Чарли понял, что по крайней мере это правда.
И все же он терпеливо пытался привнести в ее рассказ некую упорядоченность и логику.
– Что ты делала после смерти Бендера?
– Я уехала.
– Куда?
– Ну, я жила в разных местах. Служила компаньонкой у богатой пожилой дамы, и мы много путешествовали. Мы ездили на модные курорты – Нантаккет, Бар-Харбор и Эсбери-Парк.
Чарли вспомнил, что Бен упоминал Эсбери-Парк как место ее знакомства с Маккелви.
– А там ты кого-нибудь встретила?
– Там я познакомилась с Гарольдом Де Графом. Я тебе про него рассказывала. Южанин, очень красивый и невероятно богатый, но больной чахоткой. Он влюбился в меня…
– Беделия, – устало перебил Чарли. – Я слышал эту историю. Мне нужна правда. Ты ведь обещала говорить правду.
– Да, дорогой.
– Богатая пожилая дама и чахоточный миллионер существовали на самом деле?
– Конечно, дорогой. Я же тебе рассказывала про эту даму. Она хотела оставить мне большое наследство, но ее родственники были против, особенно племянник. Ужасный мерзавец, а когда я отвергла его ухаживания…
– А что с Джейкобсом? – сердито перебил ее Чарли.
Беделия не ответила, но машинально прикрыла левой рукой правую, на которой носила золотое кольцо с гранатами, подаренное ей Чарли взамен черной жемчужины.
– Значит, ты помнишь Джейкобса?
На лбу у нее отчетливо обозначилась вена, проходившая наискосок от волос к левому глазу. Чарли заметил, как она пульсирует. Беделия прикусила нижнюю губу.
– Ты должна помнить Джейкобса. Ты оставила себе черную жемчужину.
Когда она заговорила, Чарли увидел на ее нижней губе след от зубов.
– Она моя. Я имела право оставить ее себе.
– Наверное, трудно было бросить все остальное, – холодно сказал Чарли. – Всю одежду, кухонную утварь и шубки. Но кольцо ты оставила себе, и оно как раз и сыграло с тобой злую шутку.
– Ты говоришь так, словно не любишь меня.
Люди с лопатами дошли до дороги напротив их дома. Безграничную тишину, окружавшую дом, нарушили стук лопат и грубоватый, добродушный смех рабочих.
У Чарли онемели ноги. Разболелась шея. За террасой, как обычно, весело журчала река, облака на западе напоминали сияющие островки в жемчужном море. Телега собрала уборщиков снега и повезла их обратно в мэрию, чтобы они могли получить плату за свой труд. Пробило пять часов. Чарли стоял у окна уже почти час.
Он с изумлением вспомнил, что не позвонил в офис. Телефон работал весь день, но ему и в голову не пришло связаться с офисом. В день, когда умерла его мать, он трижды звонил прорабу.
Беделия уснула. Ссора утомила ее, и она, отбросив все тревоги, свернулась на кровати, словно котенок. Чарли не мог с такой легкостью вернуть себе покой.
Когда Чарли решился напрямую спросить жену об обвинениях Бена, он ожидал услышать от нее либо отрицание всего, либо признание. Но он не получил ни того, ни другого, лишь уход от ответа, нечто между одним и другим. Она не призналась, что была замужем за Джейкобсом и Маккелви или хотя бы знакома с ними, но дала понять, что оба они сохранились где-то в кривых закоулках ее памяти. Он упомянул Джейкобса, и она невольно коснулась руки, на которой носила кольцо с черной жемчужиной. И Эсбери-Парк, место встречи и начала романа с чахоточным миллионером. Ткань ее истории была сплетена из нитей правды, равно как и из лоскутов обмана. Когда дело касалось ее фантазий, память исправно служила ей, а вот свои грехи она забывала.
Так же существовал и Герман Бендер, владелец платной конюшни, муж, о котором она забыла утром, но вспомнила днем. Если его смерть действительно была несчастным случаем, как она утверждала, то ей необыкновенно повезло. Она освободилась от нелюбимого супруга и получила тысячу долларов, что тогда казалось целым состоянием. Смерть мужа стала редкостной удачей, и заурядный несчастный случай лег в основу будущих преступлений. В той или иной степени она без малейших угрызений совести повторяла его, всегда проявляя большую изобретательность и добавляя новые детали. По коже Чарли поползли мурашки, когда он вспомнил чувства, испытанные им после того, как она впервые сказала ему, что беременна.
Она не признавалась в убийстве. Но Чарли и не задавал вопрос напрямую. Сделать это ему запрещала врожденная деликатность. Он не мог говорить с Беделией об убийстве, как не мог упомянуть об уродстве в присутствии человека, от него страдавшего. Ее признание, что она вышла за Германа Бендера, потому что он хотел жениться и имел какой-никакой доход, не было лишено пафоса. Никакой другой ответ не мог бы более явно свидетельствовать о том, насколько ужасна была ее прежняя жизнь. Как и рассказы об особняке в Сан-Франциско, предках аристократах, золотой посуде, приглашенных музыкантах и брильянтовых серьгах в ушах матери, этот ответ указывал на бедность и стыд, которые она пережила в детстве и юности.
