– Мы еще можем бежать, если поторопимся.
– Молчи!
– Нам ничего не нужно брать с собой, мы можем купить все, что захотим. У меня есть деньги, куча денег, больше, чем ты думаешь. Они в Нью-Йорке, и я могу взять их так, что никто об этом не узнает. Даже ты не знаешь, на чье они имя. – Ее голос зазвучал выше и сорвался. – Я все отдам тебе, Чарли, все до последнего цента.
– Молчи! – повторил он.
По лестнице медленно спускалась Мэри, приседая на каждой ступеньке, чтобы протереть плинтус.
– Ты все, что у меня есть, – прошептала Беделия. – Больше у меня в целом свете никого нет. Кто обо мне позаботится? Разве ты меня не любишь, Чарли?
Зазвонил телефон. Чарли быстро поднял Беделию на руки и понес наверх.
Увидев их, Мэри раскрыла рот. Телефон продолжал звонить.
– Ответь на звонок, Мэри. Запиши сообщение. Скажи, я сейчас не могу подойти, – сердито приказал Чарли изумленной девушке.
Он отнес Беделию в спальню и положил на кровать. Она никак не хотела отпускать его, вцепившись в рукав напряженными, дрожащими руками. Стараясь освободиться, Чарли заметил на безымянном пальце жены кольцо с гранатами. Воспоминание о том, как он был счастлив, когда обнаружил это украшение в антикварном магазине, причиняло ему боль.
– Отпусти! – сказал он.
– Не будь ко мне так жесток, прошу тебя, Чарли. Почему ты больше не зовешь меня Бидди? Ты уже давно не называл меня Бидди. Ты разлюбил меня?
От подобного бесстыдства у Чарли перехватило дыхание. Он перестал сопротивляться и присел на край кровати, позволив Беделии держаться за него. Ее руки, сжимавшие рукав его куртки, больше не выглядели пухлыми и соблазнительными. Ямочки исчезли, от запястий к пальцам протянулись синие вены.
Она храбро попыталась улыбнуться Чарли.
– Ты ведь не позволишь им забрать меня? Я твоя жена, ты же знаешь, и я больна. Я очень больна, и я твоя жена. Я никогда не говорила тебе, дорогой, насколько тяжело я больна. Мое сердце… я в любой момент могу умереть. Мне нельзя волноваться. – Она стиснула пальцами грубую шерсть куртки. – Я никогда не говорила тебе об этом, Чарли, потому что не хотела тебя расстраивать. – Последние слова она произнесла с некой уверенной отвагой, одновременно трогательной и горькой.
Чарли осторожно отстранил ее руки. Беделия смиренно подчинилась, показывая, что считает его своим хозяином и повелителем, высшим существом. Он был сильным мужчиной, она – хрупкой женщиной. Сила налагала на него ответственность; он держал в руках ее жизнь.
Он встал.
– Куда ты? – требовательно спросила Беделия.
Чарли не отвечал, пока не дошел до двери. Положив руку на дверную ручку, он повернулся и сказал:
– Я хочу, чтобы ты оставалась здесь. Лучше приляг и отдохни.
– Я покончу с собой, если ты позволишь им забрать меня. – Она замолчала, наблюдая, какое действие окажут ее слова. – Я покончу с собой, и виноват будешь ты!
Она резко рассмеялась от отчаяния. Чарли не выказал никаких эмоций.
Он закрыл дверь, запер на замок и спрятал ключ в карман. Угроза самоубийства тронула его не больше, чем ее мольбы и трюки. Ему казалось, что чем дальше он уйдет от Беделии, тем легче ему будет обрести ясность ума и рассуждать бесстрастно. Но разум по-прежнему был затуманен. Он чувствовал себя так, словно в голове его сгустились серые тучи.
Из гостиной вышла Мэри, держа в одной руке веник, а в другой швабру.
– Звонила мисс Эллен Уокер. Сказала, что ей нужно с кем-то встретиться в Уилтоне, а миссис Хорст пригласила ее на обед. Она придет.
Прислонив швабру и веник к стене, она зашагала наверх.
– Куда ты идешь, Мэри?
– Я должна спросить миссис Хорст, что готовить на обед.
– У миссис Хорст болит голова. Не нужно ее беспокоить.
– Так что же у нас будет на обед?
– Какая разница? – раздраженно спросил он.
У Мэри задрожали губы. Мистер Хорст никогда не говорил таким грубым тоном. Что-то в нем и во всей атмосфере дома показалось ей странным.
– Миссис Хорст совсем разболелась? Я могу что-нибудь для нее сделать?
Он не ответил. Мэри со скрипом провела рукой по покрытой лаком ручке веника. От этого звука у Чарли по спине пробежали мурашки. Он недовольно подумал: как может Мэри выводить его из себя в столь трагический и решающий момент, от которого зависит вся его дальнейшая жизнь, но минуту спустя, овладев собой, укорил себя за то, что срывает злость на невинной девушке, служанке, которая ниже его по положению и ничего не может ответить в свою защиту.
– Извини, – пробормотал он. – Я задумался о чем-то другом, Мэри. Готовь на обед, что сочтешь нужным. Не думаю, что кто-то из нас будет слишком голоден.
– Но ведь придет мисс Уокер…
– Да, конечно. – Он наклонил голову. – Что бы ты ни приготовила, Мэри, меня все устроит.
Он пошел в гостиную и сел, так и не сняв куртку и сдвинув шапку из тюленьей кожи назад. Долгое время он сидел на краешке стула, не меняя позы, раздвинув колени и свесив между ними руки. В коридоре тикали часы, напевала за работой Мэри, по расчищенному шоссе грохотали фургоны.
Чарли думал о жене, о своем браке и о жизни, которую им предстоит вести, если они сбегут от Барретта. Его больше не волновали ни прошлое, ни вопросы морали, ни собственная раненая гордость. Менее получаса назад он застал жену за совершением нового преступления. Чтобы спасти себя, она пыталась убить сразу двоих. Ее внимание, как у неразумного ребенка, всегда было сосредоточено лишь на собственных сиюминутных нуждах и желаниях. Если ей снова будет угрожать опасность, она снова попытается предотвратить ее, наверняка не менее безжалостно.
Он потер онемевшие руки. Тело сковал холод, от которого не спасали ни фланелевая рубашка, ни грубая шерстяная куртка. На мгновение Чарли заглянул в будущее, и то, что он увидел, показалось ему чудовищным.
Громкие голоса вернули его к действительности. Сыновья Кили спустились на санях с холма и промчались по снегу к черному ходу дома Хорстов. Отогреваясь у огня в кухне, они болтали с Мэри, а уходя, взяли себе на дорогу по яблоку. Они привязали корзину с продуктами к саням, но та плохо держалась, и пока один тянул сани, второй придерживал корзину. Преодолев половину холма, они поменялись ролями.
Чарли смотрел на мальчиков, пока они не скрылись из виду. Теперь, когда его больше ничто не отвлекало, он вынужден был снова предстать перед самим собой, и его охватило чувство вины. Да, он не причастен ко всем этим преступлениям, что, однако, никоим образом не снимает с него ответственности. В деле Беделии он проявил слабость. С самого начала он закрывал глаза на ее недостатки и потакал ее капризам. Конечно, он не мог знать, что вдовушка из Нового Орлеана – убийца, но он знал, что она лгала, притворялась, неприкрыто пользовалась преимуществами своего пола. Он лелеял эти маленькие женские недостатки, даже наслаждался ими, потому что они льстили его мужскому самолюбию и возвышали в собственных глазах. Влюбившись в слабость, он и сам стал слабым.
