Он разозлился – больше, чем в тот момент, когда обнаружил жену в кухне с ломтем сыра в одной руке и ядом в другой. Теперь его ярость была сильнее, поскольку обратилась внутрь, против самого себя. В сарае, когда пальцы Чарли сжались вокруг горла Беделии, его ярость была направлена на преступницу. Теперь же он ненавидел самого себя. Он знал, что если и дальше станет жить с Беделией, то так и будет потакать ей, подчиняться и умиротворять ее, чтобы она больше не совершала убийств.
Он встал и выпрямил плечи, быстро и легко поднялся по лестнице. Беделия не слышала, как он отпер дверь и вошел в комнату. Она лежала на кровати, прямо на покрывале, даже не вытащив подушек. Рядом на розовом шелке горкой лежали ее шпильки, лицо обрамляли блестящие темные волосы.
Чарли встал у постели и посмотрел на жену. Она плакала. Обычно слезами ей удавалось растрогать его. Он не привык к женщинам, которые плакали и взывали к состраданию, и всегда был преисполнен гордости от сознания собственной силы, способной успокоить жену и осушить ее слезы. Сейчас, стоя над кроватью и глядя на печальное, заплаканное лицо Беделии, он тоже почувствовал жалость, но иначе, без всегдашнего всплеска уверенности в себе. Не проронив ни слова, он отвернулся, надел свои войлочные тапки и вышел.
На сей раз он не стал запирать дверь. Беделия подняла голову и посмотрела ему вслед. Однако когда он вернулся, она лежала в прежней позе, закрыв глаза, положив безвольную руку на покрывало.
– Выпей, – сказал Чарли и протянул ей стакан воды.
Беделия не шевельнулась.
Он поднес стакан к прикроватному столику.
– Выпей это, Беделия.
Она открыла глаза и беспомощно попыталась поднять голову.
– Подожди, я помогу тебе устроиться поудобнее.
Чарли поставил стакан на столик, приподнял голову жены с жесткого деревянного валика, вытащил подушки, разложил их и усадил жену в более удобное положение. Затем снова протянул ей стакан.
– Что это?
– Пожалуйста, выпей.
– Успокоительное, дорогой? Но у меня не болит голова.
– Я хочу, чтобы ты его приняла, – твердо сказал он.
Беделия перевела взгляд с лица Чарли на стакан. Вода была прозрачной и слегка пузырилась, словно только что выплеснулась из артезианской скважины. Чарли не знал, сколько нужно положить белого порошка, но решил, что малое количество сработает так же хорошо, как большое, а может, и лучше.
Она взяла стакан обеими руками, трогательно, словно ребенок. Ее щеки чудесным образом округлились, вернулся румянец, а нежные взгляды и ямочки были такими же, как в тот день на веранде отеля в Колорадо-Спрингс. Она выжидающе посмотрела на него, будто собиралась предложить какое-нибудь угощение или высказать свои соображения по поводу предстоящего отдыха.
– Давай выпьем вместе, – прямо сказала она.
Чарли пошатнулся и ухватился за один из резных столбиков кровати. Сердце бешено заколотилось в груди, лицо побагровело.
Беделия наблюдала за ним, склонив голову набок и нежно улыбаясь.
– Ты выпьешь первым, дорогой, а потом я. – И тем же бесцветным голосом, которым всегда говорила, давая ему порошок для пищеварения, быстро прибавила: – Выпей быстро, и не ощутишь неприятного вкуса.
Он чувствовал под ладонью шершавую поверхность резного деревянного ананаса. Это, по крайней мере, было реальным и знакомым.
Беделия похлопала ладонью по покрывалу, словно убеждая Чарли в мягкости кровати, а затем поманила его рукой, призывая занять место возле себя.
– Иди ко мне, Чарли! Ляг рядом со мной. Мы будем вместе.
Морин так трогательно умоляла Уилла Барретта покатать ее на лодке в полночь, что он не нашел в себе сил отказать ей. Хлоя наполнила ванну для Джейкобса. Поставив перед мужем тарелку с рыбой, Аннабель Маккелви так искренне радовалась тому, что приготовила одно из любимых его блюд. Счастливые мужья угодили в ловушку, даже не подозревая, что это ловушка. Но Чарли знал, что капкан вот-вот захлопнется.
Он отпустил деревянный ананас и приблизился к изголовью кровати. Охватившее его чувство ярости прошло. Когда он потянулся к стакану, рука его не дрожала. Беделия наклонилась вперед, напряженно глядя на него. На ее лице отразились волнение и жадность. Кончик языка скользнул по губам, будто она сгорала от нетерпения отведать пряное блюдо, которого давно не ела.
Держа стакан в руке, Чарли сел на кровать возле нее.
– Выпей, – сказал он, поднося стакан ей ко рту. – У тебя мало времени.
Ее лицо окаменело. Беделия поняла, что проиграла. Она застыла, выгнув спину, взгляд стал жестким и холодным. На шее вздулись вены, походившие на две колонны, на которых покоилась чуть подрагивающая голова.
– Я думала, ты другой, Чарли. Никогда не думала, что ты такой же, как все.
Она вздохнула, преисполненная жалости к себе, женщине, обиженной жестоким мужчиной. Глаза ее горели упреком, губы сжались в крепкий узел, безмолвно обвинявший во всем Чарли. Она вышла за него, лелея большие надежды, а он ее предал. Он изменился, стал таким же, как все прочие мужчины, которых она знала, которые были ужасны, ужасны, настоящие чудовища!
– Я никогда не думала, что и ты обернешься против меня. Только не ты, Чарли.
Чарли не шелохнулся и продолжал с горечью твердо смотреть ей в глаза, не позволяя уйти от своего взгляда. Беделия замерла в ожидании. Голова тряслась мелкой дрожью, рот плотно сжался, глаза остекленели. В ней больше не осталось ни жадности, ни кокетства. Сознание собственного поражения лишило ее всех чар, оставив лишь огромную карикатуру на прекрасную супругу Чарли Хорста.
– Хорошо! – наконец воскликнула она, словно больше не могла вынести ожидания. – Хорошо, но ты сам окажешься виновным, Чарли Хорст, во всем обвинят тебя. Тебя за это повесят!
Каменная стена, которую Чарли воздвиг вокруг себя, рухнула. Его мутило от стыда и чувства вины, будто он замышлял преступление ради собственной выгоды и вот наконец совершил его. Глядя на жену, возлежавшую на подушках, такую бледную и жалкую, он понял, что она искренне считает себя невинной женщиной, страдающей несправедливо. Еще утром она тщательно спланировала убийство, но память об этом стерлась из ее головы, как и память о других совершенных ею преступлениях. Жалость к себе, словно наркотик, освободила ее от чувства вины. Виноваты они, а не она; все эти ужасные мужчины и ревнивые женщины. Это было сродни болезни, которая помогала ей совершать жесточайшие преступления и вскоре забывать о них, жить почти нормальной жизнью, даже влюбиться и считать себя женщиной, заслуживающей хорошего мужа, дом и ребенка.
Внезапно, словно она и в самом деле была любящей женой, которая не в силах сдержать своих чувств к мужу, она взяла Чарли за руку и, притянув к себе, прижалась к ней щекой.
Чарли рывком высвободил руку. Жалость, которую она непрестанно испытывала по отношению к себе и будившая в нем сострадание, и была тем заклятием, которое она наложила на него, ее чарами и безумием. Однажды он уже попался в расставленные сети и не собирался позволить себе повторить этот печальный опыт.
